История любви дурака - страница 8

Он со стоном падает всем телом вперёд, и рапира, которую он только что держал в руках, с громким звоном подскакивает на паркете.

Торопливые шаги слышатся снаружи, а немного спустя раздаются и голоса, поскольку домочадцы, встревоженные бряцанием стали и шумом борьбы, спешат к покоям де Савиньона.

Один из убийц готов двинуться к упавшему, чтобы сделать своё дело наверняка, вонзив кинжал в сердце поверженного человека, но, обеспокоившись приближающимися звуками и помня о предписании ни в коем случае не дать себя схватить, остальные двое вытаскивают его через окно, прежде чем он успевает исполнить своё намерение.

– Пойдём, – говорит тот, кто нанёс роковой удар, – он умрёт через несколько минут. Никогда ещё после такого человек не оставался в живых.

Миг спустя дверь комнаты распахивается настежь, и как раз в то время, когда убийцы исчезают в ночи, возбуждённая кучка полуодетых мужчин и женщин с испуганными лицами застывает, трепеща, на пороге, уставясь на представшую перед ними сцену.

– Маркиза убили! – восклицает чей-то голос, за которым следует женский вопль, и, когда толпа расступается, в комнату входит старый, убелённый сединами граф Лихтенау, сопровождаемый дочерью в полуобморочном состоянии.

Они вместе останавливаются, впившись глазами в тело на полу и в тёмное кровавое пятно, которое медленно расплывается вокруг тела.

– Анри! – потом вдруг вскрикивает девушка и, бросаясь вперёд, падает на колени возле потерявшего сознание Куони.

Затем, когда её отец осторожно переворачивает тело, чтобы посмотреть рану, ещё один и совсем другой крик вырывается у неё. Но шут, придя в себя и открыв глаза при этом звуке, встречает её пристальный взгляд и шепчет еле слышно:

– Тише, моя госпожа! Не говорите, что я не маркиз. Если вы дорожите его жизнью, храните молчание, и пусть все поверят и разнесут весть, что маркиз умирает.

– Что это значит? Что это значит? – стонет она, ломая руки, однако обострённым чутьём понимая, что слова Куони продиктованы серьёзными причинами.

– Отошлите всех, вашего отца тоже, и я объясню, – выдыхает шут, и при каждом слове, которое он произносит, кровь толчками бьёт из его раны.

Когда все удалились, а она приподняла его голову и положила её себе на колени, он рассказывает ей всё, умоляя не дать истинному положению вещей обнаружиться до утра.

– И ты, ты, Куони, кто всегда, казалось, ненавидел его больше всех, ты так благородно отдал свою жизнь, чтобы её ценой купить его спасение! – восклицает она.

– Нет, моя госпожа, – отвечает он. – Я отдал свою жизнь не ради него, но ради вас. Я хотел спасти его, потому что вы любите его. И потому, что я хотел избавить вас от боли увидеть его мёртвое тело, я поменялся с ним местами. Его жизнь кому-то дорога – моя же ничего не стоит.

Девушка не может найти подходящих слов для ответа, но у неё потоком льются слёзы, и для него они красноречивы. Наконец-то она понимает!

– Я так счастлив, – немного погодя бормочет он, – о, так счастлив! Останься я в живых, моя голова никогда не покоилась бы на ваших коленях. Останься я в живых, я никогда не посмел бы сказать вам, – как это я делаю сейчас, когда в присутствии смерти все различия в происхождении и положении стёрлись, – что я люблю вас.

Девушку охватывает нервный трепет; затем на секунду их глаза встречаются. Она не была бы женщиной, если бы её сердце не переполнилось нежностью и жалостью к бедному отверженному дураку, который, чтобы сделать её счастливой, пожертвовал своей жизнью.

Став смелее в грозном присутствии жницы-смерти, он, задыхаясь, произносит голосом ещё более слабым, чем раньше:

– Луиза... Я умираю; здесь нет свидетелей, и никто никогда не узнает... Поцелуй меня!

Беззвучно рыдая, девушка склоняется так, что её распущенные волосы волной накрывают его голову и шею, а губы, полные жизненных соков и юности, касаются его губ, которые охватывает смертный холод.

По его телу пробегает дрожь, грудь поднимается в долгом последнем вздохе – затем всё смолкает, кроме тихих рыданий девушки, чьи слёзы струятся на обращённое к ней лицо, которое улыбается ей и в смерти.