История моей жены - страница 50

— Так ты жив? Жив! — рыдая, восклицала она. И на глазах у всех прижалась к моей груди.

Правду сказать, на нас пялились не очень, хотя народу там было много, на небольшой железнодорожной станции близ Лондона. Но люди выглядели мрачными, словно были обременены заботами. Только одна старая дама, хотя вид у нее тоже был хмурый, явно одобрила сцену, дважды кивнув головой. Наверняка она приняла нас за мужа и жену, пылко любящих друг друга… Я даже смутился, не зная, как истолковать поведение мисс Бортон, и лишь потом поймал себя на мысли: вместо того, чтобы стыдиться, мне бы следовало испытывать гордость за свою юную «супругу». Стройная, грациозная, с летящей походкой… да мог ли я мечтать смолоду, а тем более на склоне лет, что такая девушка одарит меня любовью? Судя по всему, я все еще не в силах был поверить, что это правда, что такая любовь возможна на земле.

Именно тогда что-то шевельнулось в моем сердце — от этого ее восклицания «ты жив!», от ее бурной радости.

Впрочем, я забыл рассказать предысторию этой сцены.

В тот день ее одолевали дурные предчувствия, — начала мисс Бортон. Ей снилось, будто она сидит у окна и горько рыдает, уронив голову на подоконник — вот и весь сон, только исполненный страхов, ведь плакала-то она именно из-за меня, предвидя беду… Затем утром она очень торопилась — у нее было ощущение, что больше мы никогда не увидимся. А когда прибыла на вокзал, заметила большую толпу зевак, наблюдавших, как уносят человека: на него со строительных лесов свалился какой-то тяжелый предмет и зашиб насмерть. Ему кричали, предупреждая, чтобы он не ходил в ту сторону, но он либо не слышал, либо был поглощен своими мыслями…

— Вот и ты такой же! — с тоскою вздохнула она. Никогда не слушаюсь ее, не берегу себя, а ведь пора бы знать, что до беды недалеко. — А погибнуть ничего не стоит.

Словом, барышня сразу же принялась расспрашивать, кто погибший. Какой-то приезжий из Копенгагена, — сказали ей. — Датчанин. Выходит, сон оказался вещим. Она же настолько была не в себе, что ей вдруг втемяшилось в голову, будто бы я тоже из Копенгагена, и лишь сейчас она поняла, что это чушь.

— Сколько мне тревог с тобой! — сердито вырвалось у нее. — Но главное, что ты жив… хотя и опоздал, — с укором добавила она.

Теперь понятно, почему она была так напугана? Ведь ей даже пришло на ум поинтересоваться у очевидцев, высокого ли роста был погибший, и получив утвердительный ответ, она точно окаменела на месте. Стояла в углу тротуара и заливалась слезами. «Лучше бы и мне тоже умереть», — думала она.

— Видишь, как я люблю тебя, а ты так небрежно обращаешься со мной, — удрученно произнесла она и вновь не смогла удержаться от слез.

Не могу описать, какой радостью и покоем наполнилось мое сердце.

«Выходит, она добрая, славная девушка, несмотря на все ее странности», — подумалось мне, и я припомнил многие прочие мелочи, на которые мы обычно не обращаем внимания. Как-то раз она принесла мне таблетку от головной боли в надежде, вдруг да поможет, или выбранила за то, что я не ношу зимнее пальто в холодную погоду, и тому подобное. А теперь зададимся вопросом: попадался ли мне в жизни кто-то, столь преданно заботившийся обо мне? Тем более юная девушка, которой вроде бы не приспела пора обращать внимание на подобные моменты.

— Я действительно до сих пор дурно обращался с тобой, — отвечал я. — Сам понимаю и сожалею, но как мне быть? Если уж так сложилась моя судьба, что в результате вышел из меня бессердечный человек. Закономерный результат всей предыдущей жизни. Хочу быть с тобой откровенным.

Мне и впрямь хотелось высказать ей все.

Жену свою я ненавижу, — с этого я намеревался начать. — И глубину этой ненависти прозрел лишь теперь, находясь рядом с ней. Мне ведь даже домой возвращаться неохота, до того все опостылело.

Надо бы объяснить ей, что жаль мне своей прожитой жизни, и, пожалуй, умолять ее избавить меня от такой судьбы, ибо это только ей одной под силу.

— Я ведь не таким был прежде, — сказал я ей и чуть покраснел. — Но знаешь ли ты, что становится с человеком, которого терзают, покуда он не растратит свою душу и сердце? Тогда он и сам превращается в злого, дурного…