История потерянной дружбы. Отношения Голландии со Швецией и Россией в 1714–1725 гг. - страница 58

Успокоение, однако, продлилось недолго. 13 июля, когда единственный ребенок де Би «в судорогах словно бы боролся со смертью», резидента вызвали к Шафирову. Вице-канцлер предъявил ему целый ряд обвинений, и среди прочего — в участии в заговоре царевича Алексея. Сын Петра не поддерживал его преобразований и был лишен права на наследование престола. Из проведенного весной 1718 г. расследования видно, что заговор был направлен не столько против Петра, сколько на то, чтобы вернуть царевичу право после смерти отца занять его трон^>{318}. Действительно ли реформы Петра были бы новым государем отменены, вызывает сомнения. Алексей Петрович был воспитан в дорогих Петру западных традициях и сам успел познакомиться с Западной Европой. Ему претила скорее военная политика отца: предпочтения, которое тот отдавал развитию флота, Алексей совершенно не разделял.

Пыточное следствие завершилось осуждением многих знатных лиц и представителей высшего духовенства, особенно из ближайшего окружения царевича. Мать его Евдокию, первую супругу Петра, сослали в отдаленный монастырь близ Ладожского озера. Брату ее на Красной площади отрубили голову. Любовника же ее, майора С.Б. Глебова, с которым она сошлась, когда жила в Суздальском Покровском монастыре, после жесточайших пыток («пытанный в Москве страшно кнутом, раскаленным железом, горящими угольями, потом трое суток был привязан к столбу на доске с деревянными гвоздями») посадили на кол^>{319}. Если верить сообщению де Би в Гаагу от 28 марта, причиной этих зверств был твердый отказ Глебова раскрыть секрет тайнописи, которой он вел переписку^>{320}.

14 июня самого царевича бросили в Петропавловскую крепость. По воле Петра начались допросы с применением пыток. После сорока ударов кнутом Алексей показал, что хотел смерти отца и даже добивался от императора Священной Римской империи военной помощи для захвата власти^>{321}. Затем царевича предали церковному и гражданскому суду, которому на основании этих выбитых кнутом показаний ничего не оставалось, как приговорить обвиняемого к смерти. Петр после всех «признаний» заговорщика не мог себе позволить отменить приговор, но и не решался подвергнуть сына публичной казни. Из таких затруднений царя вывела кончина царевича 26 июня. Причина ее не выяснена, хотя можно предположить, что Алексей, никогда не отличавшийся крепким сложением, не перенес избиений. В какой психологической раздвоенности находился Петр, показывает церемония погребения царевича. Похоронили его в соответствии с его высоким рангом и по всем обычаям Русской православной церкви, в присутствии царя, однако, по желанию последнего, никто не носил траур, а иностранных дипломатов не было. На медали, которую отчеканили по повелению Петра в конце того же года, изображено лучезарное небо и выбиты слова «Величество твое везде ясно», явно выражающие чувство облегчения после окончания этого тягостного дела^>{322}.

Но при чем тут резидент Генеральных штатов? В своих донесениях де Би откровенно говорил о непопулярности петровского правления в консервативных кругах и даже о том, что смерть царевича Алексея в Петропавловской крепости не была естественной. А так как голландец тайнописи не использовал и на почте в Петербурге с его донесений снимали копии, российские сановники содержание писем де Би хорошо знали^>{323}. Было решено, что подобной информацией может располагать лишь тот, кто реально вовлечен в заговор. Иначе почему бы он написал, что «в Москве и здесь во время расследования жил в страхе и тревоге»?^>{324}

25 июля, через 12 дней после вызова к вице-канцлеру де Би направил в Гаагу донесение на 16 страницах под заглавием «Краткое и искреннее повествование о нарушении международного права, совершенном с применением насилия». Он рассказал об обвинениях, которыми его яростно, с пеной у рта осыпал Шафиров, заявляя без всякого стеснения, что «мошеннические и лживые» письма де Би давно уже открывают и читают, и даже грозя дипломату плахой. Особый гнев властей вызвало сообщение резидента о предстоящем бунте. На это де Би ответил, что сам наблюдал в Москве бесчисленные казни, включая и страшную расправу с Глебовым, и все это отнюдь не свидетельствовало о царящем в стране спокойствии. Ведь даже голландские купцы были «охвачены страхом». Подозрительным показалось Шафирову также то, что де Би так быстро доложил секретарю Генеральных штатов о смерти царевича Алексея. Резидент признался, что о ней ему поведал лейб-хирург царя, голландец Ян Гови.