История русского языка в рассказах - страница 31

и кличет, трава шумит, слава звенит, трубы трубят, матери плачут, пахари кикахуть, люди и телеги кричат (сравните: люди просто кричат, а языческие божества Див, Карна, Жля — кличут); дальше: воины свистят, стяги глаголют, копья поют и трещат, сабли и мечи гремят. Каждая птица и каждое животное имеют свой собственный голос в этом оркестре. Туры рыкают, кони ржут, лисицы брешут, орлы клекочут, соловьи щекочут, вороны грают, галки речь говорят, сороки стрекочут, дятлы текчут... А здесь ведь еще и не все представители тогдашней фауны. Вот из других текстов: «несть рерления орла», «коза нача блекотати», «свинья, питаясь, кротит, кошка же, ядущи, ружит». Каждое животное имеет свой голос.

Пожалуй, половина этих слов вам незнакома. Ну, например, почему кошка ружит, а свинья кротит? Мы сказали бы мяучит (или мурлычет) и хрюкает. По-видимому, наши предки иначе воспринимали эти знаки свинячьего и кошачьего удовольствия.

Известно, что в древнерусском языке обычное значение глагола кротить — ‘укрощать, успокаивать’. А в нашем тексте кротит — ‘издает успокоенный, негромкий, с перерывами звук’. Слово ружит вообще непонятно: оно когда-то значило ‘смеяться над кем-нибудь’, ‘поднимать на смех’. Что-то тут не так, но одно ясно: приведенные слова либо звукоподражательны, либо здесь использовано случайное, неожиданное, переносное значение слова. Связь звучания с его конкретным значением неустойчива и потому утрачивается. Где тонко, там и рвется. А особенно тонко там, где слово оказывается одиноким, находится вне окружения родственных слов, где оно и возникает-то как передразнивание, подражание бессмысленным звучаниям природы.

Не только природы. Что такое лампопо? Не река Лимпопо, воспетая Корнеем Чуковским, а лампопо. Русское слово, не заимствованное, но ведь странное какое-то. У писателя Лескова описан такой разговор:

«— Что это за ланпопо? — спросил Ахилла.

— Не ланпопо, а лампопо — напиток такой из пива и меду делается».

Попробуем слово это произнести несколько раз подряд и быстро: по-лам-по... ам-по-пол... по-лам-по... пополам! Лампопо — точное соответствие английскому фифти-фифти — ‘пятьдесят на пятьдесят’. Это шутливое слово пришло из языка гусар и картежников, одно время быстро распространилось и стало обозначать самодельные крепкие напитки: холодное пиво с лимоном, с медом. В слове этом не просто звуки переставлены, здесь и все морфемы перепутались — кусок корня с суффиксом стал первой частью слова, а приставка и начало корня — второй: лам-по-по и по-пол-ам. Утрачен морфологический состав слова, вернее, его попросту нет. Никаких ассоциаций с известными нам корнями и суффиксами, ничего похожего на русский язык. В лексиконе появляется новое слово, но так как в системе языка оно случайно, его дни сразу сочтены. Подобных слов мы можем придумать сколько угодно, но они и останутся с нами, потому что один человек языка не создаст.

Идиотизмами раньше называли идиомы.

А потом термин показался неприличным, и его заменили другим.

В устаревшем названии неразложимых сочетаний слов нет никакого намека на то, что многочисленные выражения типа ничтоже сумняшеся, ни в зуб ногой, с боку припека, бить баклуши придуманы людьми, умственно неполноценными. Нет, просто это неудачная передача греческого слова с корнем idios (что значит ‘свой, собственный’), в греческой же форме idiotés — ‘индивидуальная особенность’ чего-то, в данном случае речи. Заменили его тоже греческим idioma, что значит то же самое: ‘своеобразное выражение речи’. Такое колебание между словами идиотизм и идиома только один из примеров того, что и термины, самые точные и определенные слова нашего языка, устанавливаются не сразу, а как бы постепенно подбираются, подчищаются, подлаживаются.

Подобных идиом, которые иногда называются другим иностранным словом — фразеологизм,[3] много в нашей речи, и чем образованнее человек, тем больше у него в запасе таких образных и точных языковых штампов.

Если рассмотреть типы таких сочетаний, окажется, что все они представляют собой своеобразную последовательность с точки зрения законченности, отточенности мысли и ее выражения.