Из блокнота индолога - страница 3

Одна фотография запечатлела прыжок с минарета одной из мечетей в пруд — крохотная фигурка с поджатыми в коленях ногами навечно повисла, в воздухе. Детское воображение было потрясено самой возможностью подобного прыжка, и я спросил отца:

— Зачем он делает это?

— Чтобы заработать себе на хлеб, — ответил родитель.

И это была суровая правда, которая врезалась в мою детскую память.

Затем в мои руки попала книга «Маугли» Киплинга и очаровала, меня дивным ароматом описаний индийской природы, пропитавшим ее. Я начал учиться в школе, и увлечение приключенческой литературой, во власть которой попадают ребята всех стран, захлестнуло, конечно, и меня. Среди книг, которые я с упоением читал, оказались и «Паровой дом» Жюля Верна, и «В трущобах Индии» Луи Жаколио, а там уже рассказывались иные, совсем не фольклорные и не вымышленные истории, слышались отзвуки борьбы индийского народа против колонизаторов. Я уже читал об этой борьбе — ведь моей «книгой для чтения» постепенно становилась и газета., а в 20-х годах на страницах советских газет Индия была частой гостьей — сообщалось о Махатме Ганди и Шапурджи Саклатвале, о Метилале Неру и его сыне Джавахарлале, о харталах и забастовках, о полицейских расправах и британских обстрелах повстанцев в Вазиристане и о многом другом.

Шли годы. Я стал студентом Ленинградского государственного университета, куда поступал с намерением изучать творчество У. Шекспира. Но случилось так, что на всех, сдавших экзамен успешно, вакансий не хватило. Среди неудачников оказался и я. Размышляя, что делать, мои «товарищи по несчастью» решили сменить литературу на языкознание и поступили на отделения германское, скандинавское, романское, славянское. Я тоже решил последовать их примеру, но мне предложили на выбор поступить либо на китайское, либо на древнеиндийское. Памятуя о том, что трудность «китайской грамоты» навечно вошла в русскую поговорку, я избрал себе древнеиндийское. Случайность? Да, случайность! Но я никогда не пожалел о сделанном выборе.

В то время я имел самое смутное представление о том чем, собственно, буду заниматься и что такое язык санскрит. К счастью, и подчеркну — к великому счастью, моими наставниками стали такие выдающиеся советские ученые, как академик Ф. И. Щербатской и его ученик профессор А. И. Востриков, индологи М. А. Ширяев, В. М. Бескровный, В. В. Краснодембский, позднее — академик А. П. Баранников.

Однако сейчас хочется рассказать не о них, а об одном из замечательных деятелей индийского национально-освободительного движения, ставшем одним из наших преподавателей, — о Вирендранате Чаттопадхьяе, о нашем дорогом Чато. Крепкий и подвижный, всегда собранный и энергичный, никогда не унывающий, весь — действие, он увлекал студентов самой своей личностью. В те годы Чато заведовал индийским отделом Музея антропологии и. этнографии Академии наук СССР и преподавал в нашей группе разговорную практику языка хиндустани, историю материальной культуры Индии и введение в индийскую этнографию. Он привлек меня к работе в индийском отделе музея, где я должен был описывать поступающие материалы.

Для правильного понимания современной Индии Чато устроил в нашей университетской аудитории нечто вроде постоянной выставки. Здесь были карты по этнографии, языкам, экономике, административному делению, фотографии руководителей национально-освободительного движения, коммунистов — узников Мирута, снимки соляных походов Ганди, демонстраций, митингов и т. д. Особенно драгоценные экспонаты — фотокопии листовок, титулы журналов, которые издавали различные организации, возглавлявшиеся деятелями индийского национально-освободительного движения. Конечно, для нас важнее всего было то, что создателем выставки оставался сам Вирендранат Чаттопадхьяя — непреклонный борец, посвятивший жизнь благороднейшему делу освобождения своей Родины от чужеземного ига.

Наряду с предметами, которые полагалось изучать студентам, занимавшимся древней Индией, нам приходилось изучать и современные индийские языки. Я выбрал бенгальский. И не случайно — единственно широко печатавшимся в переводах на русский язык индийским писателем был Рабиндранат Тагор. Еще в школьные годы меня очень увлекали его рассказы. Теперь открылась возможность припасть к этому изумительному источнику духовной красоты самым непосредственным образом. Но мне было этого мало — хотелось вступить в общение с гением бенгальской литературы. Я решил обратиться к нему с письмом. После двух школьных фраз на бенгали, я перешел на английский, над чем я тоже немало потрудился. Наконец я отправил это письмо авиапочтой. Возлагая все надежды на прогресс техники, на рекордные скорости, достигнутые R тому времени авиацией, я полагал, что уже через несколько дней оно ляжет на стол Р. Тагора, а недели через две-три придет ответ. Ответ-то пришел, но месяца через четыре.