Из боевого прошлого (1917 - 1957) - страница 19

Раньше чем начать рассказ о ней, следует сказать несколько слов о забастовке, которая в марте 1916 г. произошла на французском судостроительном заводе в городе Николаеве. Началась она как экономическая, а затем превратилась в политическую. Эта забастовка внесла немало нового как в партийную работу Петербургской организации, так и в мою лично партийную работу.

Рабочие Николаевского судостроительного завода выдвинули перед администрацией ряд экономических требований, хозяева отказались их удовлетворить, началась забастовка. Борьба была упорная и долгая. В конце концов администрация вынуждена была пойти на удовлетворение требований рабочих, и забастовка была прекращена.

После этого градоправители арестовали 40 человек руководителей забастовки, заперли в казармы и решили отправить их на фронт. Они рассчитывали, что рабочие завода, уставшие от длительной забастовки, не окажут сопротивления. Но рабочие ответили на эту репрессию царских властей новой забастовкой и заявили, что не приступят к работе, пока не возвратят на завод взятых полицией товарищей. Напрасно им пытались доказывать, что их товарищи не арестованы, а мобилизованы, напрасно увещевали, угрожали, провоцировали и соблазняли всякими обещаниями — рабочие крепко стояли на своем: «Без взятых вами товарищей к работе не приступим».

Сломить упорство рабочих не удалось, и власти пошли на уступки. «На фронт ваших товарищей не отправим, но и на завод не пустим. Пусть они сами выберут себе новое место жительства, и мы их туда отправим на казенный счет». На это условие товарищи пошли и заявили: «Хотим на жительство в Петроград и никуда больше». Власти были ошеломлены, но послали в Петроград к министру внутренних дел телеграмму с запросом на этот счет.

Пришел ответ. Смысл его был таков: пусть, мол, едут, черт с ними, 40 забастовщиков больше или меньше для Петрограда— не столь важно, а ликвидация 15-тысячной забастовки — дело важное, тем более что рабочие других заводов южных городов грозят присоединиться к забастовке николаевцев.

И вот 40 забастовщиков, сами не надеявшиеся на удовлетворение своего столь «дерзкого» требования, получили разрешение поселиться на постоянное жительство в Петрограде и на бесплатный проезд туда. Рабочие французского завода стали на работу, но заявили, что если их товарищи будут арестованы в пути или по приезде в Петроград, они снова бросят работу.

Товарищей в пути не арестовали, и они благополучно прибыли в Петроград. Среди них Касторович, Мульгин, мой брат, Гавриил, Юлия Павловна Сергеева и даже Леня Макс, маленький жизнерадостный паренек, страстный любитель музыки и театра. Он имел фотографии всех театральных и музыкальных знаменитостей мира, но политикой не занимался. Я его спросил: — Леня, а ты зачем здесь?

— Как зачем? А кто же этих несчастных, на чужбину заброшенных товарищей будет обслуживать театром, музыкой?

И он полностью отдался своему любимому делу. Товарищи устроились на заводы в разных районах Петрограда и все включились в партийную работу. Но землячество сохранили. Я примкнул к нему, примкнул также сормович Иван Чугурин и ряд его товарищей.

Объединенное землячество сормовичей и николаевцев своим руководителем единодушно признало Касторовича. Нашей штаб-квартирой стала комната Юлии Павловны. Она поселилась на Забалканском проспекте, в деревянном доме, на втором этаже. В нижнем этаже этого дома находился трактир, и это для нас было очень удобно. Прежде чем войти в штаб-квартиру, мы заходили в трактир. Садились за столик, проверяли, не приволокли ли за собой «хвоста», и затем уже по одному выходили через черный ход во двор, откуда входили в квартиру Юлии Павловны. Юлия Павловна всегда радушно встречала нас. Собирались мы здесь раз в неделю, заранее назначали день и час сбора, меняя дни, но чаще всего собирались по воскресеньям, под вечер.

Трактир в этот день и час был всегда полон шумливого народа, и можно было незаметно пройти во двор и подняться в квартиру к Юлии Павловне. Там читали газеты, беседовали, иногда вели очень острые политические споры. Иногда неожиданно влетал Леня, с шумом наделял нас билетами, контрамарками, и мы уходили в театр или на концерт, и обязательно к «знаменитостям».