Из Декабря в Антарктику - страница 3

Казалось бы, это не тот же самый Штурмовик, а очередной представитель своего рода. Но не все так просто – здешний мир полон загадочных явлений. Сознание рисует сцены и само участвует в магическом театре. Поэтому мертвый Штурмовик или живой – это не более, чем играемые роли. Сам же актер постоянен.

Слышится победный треск – ломаются кости динозавра. Бамбуковый ствол падает и, не достигнув земли, виснет в переплетении сородичей. Из полости ствола врассыпную хлынули муравьи. Бесчисленные черные точки пришли в хаотичное движение.

Муравьи – хозяева джунглей. Их воспринимаешь не столько количеством, сколько давящей многотонной массой. Даже эти малыши – грозная сила. Их бесчисленные орды разрушают колонии жуков. Попадаются разные муравьи: и крупные, и круглые, и с удлиненной задницей – кусаются больнее пчел.

Однажды, не помню каким бесом, занесло меня на территорию рыжих. Страшно вспомнить! Изверги не медля ринулись в атаку. Окружили со всех сторон, нападая как обезумевшие псы. И, готов поклясться, это не было бездумным навалом – их маневрами руководил некий интеллект. Ух, давно так не бегал – расшиб костяшки и пятки ободрал в кровь.

С тех пор обхожу рыжих муравьев за версту.

Двигаюсь вдоль упавшего бамбука, отсекая редкие сучки. Отлетают узкие листики. Стучу по стволу, вытряхивая остатки муравьев. Отлично! Мне таких стволов нужно еще два, чтобы укрепить хижину. Тащу добычу в лагерь.

В глазах странным образом темнеет, несмотря на самый разгар дня.

Ускоряю шаг.

В тело бьет озноб: хватает за плечи и трясет как копилку. Пот разъедает глаза, руки обмякли – бросаю бамбук. Быстрее, в лагерь!

Если не добраться до хижины, то пиши пропало – падай лицом вниз и подбери под бока ладони. Не имеет значения, умер ты или просто в отключке. За ночь неизвестно какая тварь может тебя обнаружить.

Опускается свинцовый туман, тяжестью давит на спину. Шаг, еще мучительный шаг. Ноги немеют, словно скованы цепью. Ну же, ты справишься!

А если не доберешься, помни – лицом вниз. Те же собаки не брезгают падалью и сбегаются быстрее птиц. Взрослое тело джунгли переварят за два-три дня, а ошметки разнесут муравьи. Если лежишь на спине, лицом вверх, то зверью проще и быстрее тебя обглодать.

Может, оно и к лучшему, когда быстрее. Чтобы не разлагаться на солнце червивым фаршем. Хотя мертвому, какая уж разница.

Но что, если ты обездвижен и с остатками сознания? Представь этот момент, когда над твоим лицом склонится вонючая пасть с капающими слюнями. И примется обгладывать губы, затем нос на десерт. А ты ведь еще в сознании. Молишься, чтоб скорее уже эта гадина напала на горло и выгрызла адамово яблоко, как они это делают по ночам с авокадо. Жаждешь захлебнуться собственной кровью и обрести долгожданный покой.

Брось, ты выкарабкаешься! Что ж тебя так подкосило, неужели укусил паук? Может, ядовитое растение или пчелы? Добраться бы до хижины.

Песья морда, скорее всего, глаза не выест, но их первым делом выклюют птицы, если доберутся раньше собак. Так что лучше собаки. И лишь бы не забыли про кадык. Тогда уже пусть резвятся в свое удовольствие: рвут живот, выдергивают кишки, пробираясь к самому лакомому. Рычат, дерутся меж собой, перетягивая скользкий канат с венами, покуда не вспомнят о печени или легких; и бросят кровавую кишку висеть запутанную в ветках чайного куста.

Помни, кисти рук под себя, пальцы оберегать до последнего. Если с кадыком не свезет, то сделать решающее усилие – подтянуть к себе мачете. Без пальцев-то как? И надавить венами, прокатиться горлом по лезвию.

Вот, наконец-то хижина! Осталось чуть-чуть.

Ноги липнут. Вязнут в жиже, словно пчелиные. Гребу руками. Болото засасывает, проглотило уже по самую грудь. Доносится кваканье лягушек. Стараюсь расслышать цикад, но их нет! Жижа твердеет, цементируя конечности – не пошевелиться.

Перед глазами появляется огромная лягушка. Противная. Самая гадкая из всех. Шея, покрытая язвами, выпячивается и сдувается. По склизкой коже перетекают черные узоры. Разум туманится. Грудь разъедает изнутри.

Проклятая жаба запрыгивает на макушку. Глаза окончательно уходят под землю. Лицо немеет, покрывшись твердой чешуей. Кричу, но рот забит корнями и торфом.