Избранное. Из гулаговского архива - страница 17
Аккуратного стряпчего строгие букли.
Повадки педанта. И это — тиран.
Тонкогубый, чувствительный и недобрый,
Он держит штурвальное колесо,
Лелея в душе единственный образ
Пророка братства Жан-Жака Руссо.
Туманит глаза его светлая влага,
Из складок жабо проструился вздох:
— Во имя святого всеобщего блага
Все жертвы равняются горсточке крох.
Неужели цена головы Демулена,
Лавуазье, Дантона, Шенье
Превышает республики нашей цену,
Республики, которая вверилась мне?
Шпионаж, спекуляция, гнусный подкоп
Омою кровью, искореню… —
И — взгляд голубой, ледяной и кроткий —
Улыбнулся толпе и парижскому дню.
А на площади шумной на страже стояла
Неподкупная, словно он сам, вдова
И ударом ножа, скрипя, подтверждала
Его слова.
Ноябрь 1953
Гафиз
Монахом жил всю жизнь Гафиз.
И вот на склоне лет
Пришел к нему смешной каприз
Воспеть любовный бред.
Вино, и голос соловья,
И солнце, и луну.
У горькой мудрости и я
Всю жизнь была в плену.
Но песен сладостной тоски
Запеть я не могу.
Морщины слишком глубоки,
И голова в снегу.
Живет в душе смешной каприз,
Его скрываю я.
И что сказал старик Гафиз,
То мне сказать нельзя.
1953
Пруссия
Государство Прусское. Проза.
Темный Гегель и страшный Кант.
По-солдатски тянутся розы
И муштруется каждый талант.
Здесь, в Берлине, спиваясь, Гофман
Прусским призракам руку жал.
Здесь писал ироничные строфы
И отсюда Гейне бежал.
И косички российским солдатам
Подарил деревянный пруссак.
И выламывал ноги проклятый
Журавлиный пруссаческий шаг.
И вот здесь гениальный юнкер
Совершил исторический ход:
— Я увижу Германию в струнке
И единый немецкий народ.
Непреклонно в грядущее веря,
Он чудовищный выполнил план.
В битве с Австрией создал Империю,
Воспитал ее вещий Седан.
Он ускорил, железный канцлер,
Катастроф исторических бег.
Под немецкие пушки в танце
Закружился двадцатый век.
Многих многому выучил Бисмарк:
И разгадкам велений судьбы,
И рассчитанной дерзости риска,
<И> холодным приемам борьбы.
И не новый ли дьявольский юнкер
Шел за старым, как тень его, вслед,
И рабочих вытягивал в струнку
Для грядущих боев и побед.
Для грядущего равного рабства,
Где размерены отдых и смех.
После скучного прусского папства —
Социальное папство для всех.
1954
«Зажигаясь и холодея…»
Зажигаясь и холодея,
Вас кляну я и вам молюсь:
Византия моя, Иудея
И крутая свирепая Русь.
Вы запутанные, полночные
И с меня не сводите глаз,
Вы восточные, слишком восточные,
Убежать бы на запад от вас.
Где все линии ясные, четкие:
Каждый холм, и дворцы, и храм,
Где уверенною походкой
Все идут по своим делам,
Где не путаются с загадками
И отгадок знать не хотят,
Где полыни не пьют вместо сладкого,
Если любят, то говорят.
1954
«Да, приметы мои все те же…»
Да, приметы мои все те же:
Дерзость, скованность, дикость, страх,
Неуклюжесть моя медвежья
И печаль в обезьяньих глазах.
Я не двинусь. Что было, все то же
Пусть останется и замрет,
Только кровь взволнованной дрожью,
Словно струны, артерии рвет.
26 мая 1954
«Что ж, мучай, замучай, домучай!..»
Что ж, мучай, замучай, домучай!
Ты, север, так сходен со мной:
Взгляд солнца короткий и жгучий,
Минута метели хмельной.
И вьется она, и смеется,
Змеею кругом обовьет,
А сердце тревожно забьется
И так же тревожно замрет.
Метельную тяжкую тучу
Луч солнца случайно прорвет,
И снова метелью колючей,
Как петлей, меня захлестнет.
В чем больше пугающей страсти:
В метели, в луче ли, как знать?
Но только у них я под властью,
Из сердца мне их не изгнать.
31 мая 1954
«Мне все тревоги надоели…»
Мне все тревоги надоели,
Мне надоели все дела.
Да, я осталась в самом деле,
Какой я в юности была.
Как это все неизлечимо,
Смешно и глупо, без конца.
Пусть все скорей проходит мимо:
Надежды, страсти и сердца.
1 июня 1954
«Блуждаю я жалкой нищей…»
Блуждаю я жалкой нищей
Под нищий русский напев.
Мне служит горькою пищей
Ирония, скорбь и гнев.
Иду, не пугаясь бесчестья,
Навстречу вражде иду.
Мне ветер о близкой мести
Поет в мятежном бреду.
Поет он, что час мой грянет
Внезапно, в тихой ночи,
Когда все сгниет, увянет,
Иссякнут живые ключи.
Когда все надежды стихнут,
Тогда потрясет нас гром.
Снега загорятся и вспыхнут
Высоким — до неба — костром.
5 июня 1954
«Меня терзает беспокойство…»