Избранное. Романы - страница 32

стр.

и за пазуху. Сколько он приобрел за свои деньги, а сколько на чужие и тоже для себя — один аллах знает. Как бы там ни было, Махамбетше румян, весел, а спутники его, согнувшись, приплясывают на сухом морозе. К ним подошли казахи, в руках у них бумажки. Сарыбала знает, что это подписанные векселя, по которым можно делать закупки.

Егор Черных — самый крупный лавочник на заводе. На манер московских богачей, он выдает деньги в долг по векселю, товары продает дешевле, чем в других лавках. «И дешевле, и в долг», — радуются казахи и охотно идут к Егору. Первым подал пример Махамбетше. И другим советует, и не прочь взять деньги за совет. Егор ловкач, хитрит, чтобы привлечь побольше покупателей. Тем, кто берет товар подороже или оптом, он добавляет бесплатно какую-нибудь безделушку или залежалый остаток ткани. Наивные аулчане принимают мелочь за удачу и тратят последние деньги. Торговля в лавке кипит. У Черных несколько сыновей, они свободно говорят по-казахски, деловые, ловкие, обходительные, И все торгуют. Звонко щелкают на счетах, ловко отмеривают ткани.

Подавая в руки Махамбетше узел, Егор услужливо проговорил:

— По нашему правилу, биеке[16], вам полагается вдобавок сукно на шекпен, жене платье, платок, сахар и чай.

Махамбетше принял добавок с улыбкой.

К лавке подошел мальчик-поводырь, ведя за руку слепого казаха с домброй и с палкой в руке. Приблизившись, слепой заиграл на домбре и запел:

Род зовется мой кояныш-тагай.
В кояныш-тагай Даулет-танай.
Я акын Какбан. Свет Махамбетше,
Цел, здоров ли ты, отвечай?
Тот, кто слеп и нищ и всего лишен,
Друг тому домбра, струн высокий звон.
Было б что поесть да попить ему,
Вечно бы бродил по дорогам он.
Ослепил меня для того аллах,
Чтоб не видел зла я в чужих глазах.
Добротой людской я весь век живу,
Зернышки клюю на чужих дворах.
Добрая душа все поймет без слов,
Глух к намекам тот, кто душой суров…
Ты, Махамбетше, славишься не зря,
Поручиться я за тебя готов.

— Но-но, довольно, Какбан. Нечего меня подлавливать. Я сам из тех, которые ловят, — сказал Махамбетше, нахохлившись.

Вокруг певца уже собрался народ. Казахи, привозившие на базар сено, приводившие скотину, слушают, сидя на верблюдах, в телегах, на лошадях, теснят передних. Не видит, но чувствует Какбан присутствие людей и продолжает еще громче:

Народ удавом жадным оплети,
Верблюда вместе с шерстью проглоти,
Ни с чем уйдешь в могилу все равно,
Богатство будет все разорено.
Растает камень, если долго жечь,
Ищи же корень зла, слепого речь.
Эй, кто посмеет плетью вдоль лица
Губу слепцу просящему рассечь?
На ишаке трусивший сарт
На аргамака пересел.
Есть еще кровь у бедняков,
Чтоб он, насытившись, жирел.
Пастух случайно по спине
Бьет ненароком чабана,
А бай весь век сидит на мне,
Хоть не седло моя спина.
«Вон!» — сарт мне крикнул,
                                           и пришел
К тебе я с низкою мольбой.
Но то же самое нашел,
Остановясь перед тобой.
Нет в баях чести! Ах, Какбан,
Ты горькой наделен судьбой.

Услышав о черном узбеке, угрюмый Махамбетше заулыбался. Акын крепко задел Аубакира, сына Сеиткемела. Недавно разбогатевший Аубакир, пришелец из дальних мест, стал пользоваться большим влиянием на земле, где Махамбетше мечтал быть полнейшим хозяином. Сила Аубакира беспокоила не только Махамбетше, но и Егора, имевшего торговые связи даже с Москвой и Ирбитом.

«Смотри, куда он лезет!» — тревожно поговаривал Егор.

Дерзкие слова акына, унижающие Аубакира, как маслом по сердцу пришлись купцу и бию. «Не дав ничего, не отвяжешься от него», — проговорил скупой Махамбетше и оторвал акыну ситцу на кальсоны. Не отстал от него и Егор — подарил три метра бязи.

Абдрахман, сначала не соображавший, что к чему, только теперь понял значение слов Какбана.

— Слепая собака, — прошептал он и чуть не плача побежал домой.

Увлекшись песней, Сарыбала не заметил исчезновения товарища. Песня смолкла, толпа разошлась, но слова акына не выходили из головы. Сарыбала повторял их на память…

ГОД ГОРЯ И БОРЬБЫ

Только вчера вечером выпорхнула весть о мобилизации, а к утру она уже облетела всю безбрежную степь вокруг. Аулы были на джайляу. Стоял ясный жаркий день, в небе ни облачка, природа спокойна, но в аулах — переполох. Джигиты сели на коней. Главы родов, бии, волостные старшины, почетные аксакалы собрались на совет. Женщины плачут, ахают, охают, делятся горькими предположениями.