Избранное. Романы - страница 53

«У Махамбетше Билал, у Мустафы этот рыжеватый учатся. Завтра они будут бороться со мной…» — думал Мухтар.

«Да, бойся нас», — как бы предупреждал взгляд Сарыбалы.

Тех, кого Мухтар боится, он старается убрать с дороги, любым путем уничтожить. Если сразу это волостному не под силу, он начинает лицемерно «дружить» с соперником, а сам тем временем не забывает рыть яму для своей жертвы.

После свержения царя, когда на местах менялась власть чуть не каждый день и народ не знал, кому верить, кого слушать, за кем пойти, началась в степи неразбериха. Роды, объединившиеся во времена Игилика, Тати и Мустафы в одну волость, разделились на несколько волостей. Если не держать крепко в руках остатки прежней власти, то народ окончательно разбредется. Взять хотя бы этого юнца. Он уже что-то мнит о себе, задирает нос потомок Матая, отпрыск бедного, увядающего, вымирающего рода. А что, если выдавить его, как чирей?

Мухтар своей ненависти не выказал ничем и заговорил с дружелюбной улыбкой:

— Дитя, передай салем отцу и уважаемому Махамбетше. Не можем заехать к ним — торопимся, я вижу, ты уже вырос и можешь стать хозяином маленькой юрты. Когда собираешься жениться? Пригласишь на свадьбу? — закончил он шутливо.

Сарыбала промолчал, тоже не выказывая, понравился или не понравился ему дружеский разговор волостного. Мухтар не заезжает к ним в аул не потому, что спешит по важным делам, а потому, что ничего не получит в бедном ауле елибая. Туда, где нет мяса, кумыса и взятки, он никогда не повернет коня. А бай Аубакир ему не по зубам, тот себе на уме. Тертый Мухтар метит туда, где выгодно, где можно урвать. Кроме казахов его сопровождают и двое вооруженных русских из полиции Колчака. Раньше он ездил с урядником, и люди перед ним трепетали. Теперь выехал с полицией. В понимании Мухтара, твердо управлять народом — значит прежде всего пугать его. За жестокость и прозвали его Вредным Старшиной. В аулах решение аксакалов сильнее власти, обычаи превыше законов. Но сильнее всего: и власти, и аксакалов, и закона, и обычаев — волостной правитель.

Сарыбала видит, как этот всемогущий льстиво угодничает полицейскому. Колчаковец без конца зевает, видимо, устал от езды. Глава волости угождает ему:

— Каспадин афисер, курсак пропал, а? Шишас, казир, — старается услужить волостной. — Казир баран кушайт, шампан кушайт! — И, стегнув коня, пустил его с места в карьер. Слова его вызвали у Сарыбалы смех.

За волостным и его спутниками потянулся длинный хвост пыли. Топот лошадиных копыт слышен далеко-далеко. Они поскакали в сторону аулов кара-мурата. Бедный, кроткий кара-мурат! Сколько овец ты забьешь, сколько лошадей им отдашь! Хоть бы не трогали откормленных да лучших. Но Вредный ведь не успокоится, пока не добьется своего.

Двое табунщиков следом гнали добычу волостного: лошадей, коров, верблюдов — всего голов шестьдесят, не меньше. Один из погонщиков держит на руке ловчего беркута и ведет на чембуре белолобую гончую собаку с серебряным ошейником.

У колодца Кара-кудык лежала отара овец. Погонщики повернули туда.

Сарыбала подоспел к колодцу раньше, превозмогая боль, слез с коня и припал к воде. Чабаном оказался Самет, друг детства Сарыбалы. Самет стал бить нагайкой по волчьей шкуре, перекинутой через коня, приговаривая: «Вот тебе! Вот тебе! Задушил рыжую овцу, отгрыз курдюк у черного барана… Пять овец разорвал, разве одной тебе не хватило бы? Что я тебе сделал плохого?!»

— Не бей, шерсть испортишь, — предупредил Сарыбала, оторвав губы от воды.

Самет угомонился. Деревянную чашу наполнил до краев овечьим молоком, живо выбил кресалом искры из огнива и стал разводить костер. Когда огонь разгорелся, бросил в него несколько камней… Сарыбала в недоумении следил за действиями пастуха.

— Зачем бросил камни в огонь?

— Камнями кипятят молоко, разве не знаешь? Раскалю их, положу в чашу, и сразу забулькает. Вот тогда мы с тобой и попьем. Табунщик угощает гостя мясом или вкусным кумысом, а чабан — вот так.

— Табунщик имеет шатер, хорошую посуду, ездит на коне, захочет — убьет волка, может заколоть и стригунка.