Избранное - страница 12
В одиннадцать на площади Серф появились полицмейстер и мэр Граубюндель. Было пасмурно. Небо в серых, холодных тучах с каждым часом все ниже опускалось над городом; туман, что недавно еще начал было рассеиваться, сгустился опять; день стоял тусклый, промозглый, безрадостный. На крыше были видны только балки да кучка не сожженного за ночь гонта; рабочие разбирали уже чердачные стены. Жильцов с пятого этажа пришлось выселить. Возле подъезда, в снегу, стояли две кровати, шкаф, стол.
— А с нами-то, господин Граубюндель, что будет? — спросила старушка с выбившимися из-под шерстяного платка седыми прядями, когда мэр, покачав головой, остановился перед пожитками. Старушка, мать выселенного рабочего-текстильщика, сидела, закутанная, на столе и с неунывающим видом качала ногами. — Уж другую квартиру-то мы, конечно, получим, — продолжала она, — мы насчет этого не сомневаемся, господин Граубюндель. Да вот только когда? Долго мне еще тут сидеть, на столе?
— Через два часа будет вам квартира, мадам, — ответил ей мэр.
Та всплеснула руками.
— Через два часа? — воскликнула она, будто ушам своим не поверила. — Ну, тогда и обед нам на новую квартиру готовый пришлите, господин Граубюндель! Не варить же мне здесь, на улице!
— Давно бы могли о квартирах подумать! — выкрикнул голос из толпы. — И вчера бы еще было не поздно!
За несколько минут старушку и мэра окружило плотное кольцо любопытных.
— Что же будет, господин мэр? — спросил человек с золотой цепочкой, судя по виду — чиновник. — Выпустят наконец с крыши этих несчастных?
— Они могут спуститься, когда им захочется, — ответил мэр. — Не наша вина, что они не хотят!
— Еще бы им хотеть! — сказала старушка, еще веселее качая ногами. — Дураки они, что ли, по своей воле идти под арест. Полно вам шутить, господин Граубюндель!
— Верно! — раздался из задних рядов сильный голос, привыкший перекрикивать многих. — Не удастся вам с ними так просто расправиться, господин мэр!
Вокруг мэра теснились в основном служащие; рабочий люд — безработные и тридцать — сорок человек забастовщиков, покинувших предприятия, — держался в сторонке от чистой публики, мрачно помалкивая или тихо переговариваясь между собой.
— Позвольте узнать, что решил совет? — снова задал вопрос мужчина с цепочкой.
Мэр повернулся и двинулся прочь; он или не слышал вопроса, или сделал вид, что не слышит.
— Эй, господин Граубюндель, — вслед ему закричала старушка, сидящая на столе, — тут хотят знать, что решил совет.
Вместо мэра людям ответил полицмейстер.
— Все будет в полном порядке! — сказал он авторитетно, хотя и довольно неопределенно, и пошел вслед за мэром.
Народ расступался, давая им дорогу. На углу площади и улицы Серветт стояло человек десять женщин с измученными от бессонной ночи лицами, с заплаканными глазами. Когда мэр поравнялся с ними, крупная грудастая женщина с горящими черными глазами преградила ему путь. На руках у нее лежал младенец.
— Меня зовут Шанна Серафен, — сказала она глубоким, с хрипотцой голосом. — Что вы намерены делать, господин мэр?
Граубюндель острым взглядом посмотрел на нее.
— Что вы желаете, мадам? — тихо спросил он.
Но прежде чем та успела ответить, за спиной у нее раздался испуганный крик: одна из женщин вдруг зашаталась, склонилась набок, ноги под ней подкосились, и она рухнула прямо в снег. Мэр вздрогнул и невольно шагнул вперед, чтоб помочь женщине встать. Но мадам Серафен протянула руку и удержала его.
— Постойте, — властно сказала она, — оставайтесь здесь, господин Граубюндель! Она в вашей помощи не нуждается!
— Кто это? — спросил полицмейстер у детектива, стоящего рядом.
Это была жена Рюттлингера.
— Со вчерашнего дня у нее это пятый обморок, — доложил детектив.
Громкий плач разнесся над головами толпы.
— Скажите ему еще, — вне себя крикнула высокая, худощавая женщина, — что она ночью щелок собралась пить, еле успели стакан из рук вырвать!
— Успокойтесь, прошу вас! — сказал Граубюндель, бледнея.
— Это как так успокойтесь? — взвизгнула еще одна женщина. — Если они еще ночь проведут наверху, все замерзнут!
Подошедший тем временем полицейский подозвал нескольких мужчин, и они унесли бьющуюся на снегу жену Рюттлингера.