Избранные стихотворения и поэмы (1959–2008) - страница 6

продолжить захочу – продолжу,

а надоест – два пальца в рот!

Не первый год живем на свете,

а все нескладно: свищ в сюжете,

и с флюсом, стало быть, финал.

С прощанья начал, а весельем

кончаю, как бы новосельем

на этот свет – и кончен бал!

Да уж и ночь. Вино допили.

Теперь как в сказке – жили-были –

в постель – и кубарем в провал.

На том и мы – не знаю, кстати ль? –

с тобой расстанемся, читатель,

чтоб ты, как автор, не зевал.

Нет, наше ложе без обмана,

а что да как – была б сметана,

и масло как-нибудь собьем.

Была сметана, будет масло,

а если что кому не ясно,

я это объясню потом.

1976

Пусть те, кого оставил Бог,

цветут и пыжатся в гордыне,

пускай бобы у них как дыни,

где у других – сухой горох;

пускай в кольчугах из наград

бряцают золотом латунным,

пускай в Совете многодумном

на них и шапки не горят;

пускай берут за семерых,

пусть сам-десят гребут лопатой,

пусть не уступят и десятой,

да не осудим их – пусть их!

Но тот, кто тянет на горбу

свою недолю – и выносит,

кого косой неправда косит,

а он лишь закусил губу;

кто нищ, бездомен и гоним,

он, прах гребущий по дорогам,

как Иов, не оставлен Богом,

но ревностно возлюблен им.

1976

Мы пили когда-то – теперь мы посуду сдаем.

В застольном сидели кругу, упираясь локтями.

Теперь мы трезвее и реже сидим за столом,

где нет уже многих и мы уж не те между нами.

Хлопушка с крапивой цветут на забытых костях.

По вечным маршрутам повыбыли, по неминучим.

Как всех разметало! А мы засиделись в гостях.

Та к выйдем на воздух, морозцем подышим колючим!

У нас еще родина с нами и жгучий снежок,

которые как ни секут нас, а век не покинуть.

И есть еще этот язык, круговой посошок,

и кроме желания жить есть и жажда погибнуть.

Пойдем по Бутырскому валу и влево свернем,

по улице главной дойдем до Тверского бульвара,

где зорко молчит, размышляя о веке своем,

невольник чугунный под сенью свободного дара.

И мы помолчим о своем... А денек серебрист,

и темные липы, морозный пройдя электролиз,

горят белизною, и чудом оставшийся лист

трепещет на ветке, окалиной радужной кроясь.

А правящий класс возлюбил серебристую ель:

когда пролетают по городу черные чайки,

они, как курсанты, цепочкой стоят – и метель,

крутясь и шибая, поземку метет по брусчатке...

Друзья дорогие, да будет вам в мире светло!

Сойдемся на зрелости лет в одиночестве тесном.

Товарищи верные, нас не случайно свело

на поприще гибельном, но как и в юности честном.

1976

Как табак доставал, да кальян набивал,

да колечки пускал в потолок.

На атласе курил, по шелку рассыпал

кучерявый со сна хохолок.

То ли птахой сновал, то ли носом клевал

на подушках да пуховиках.

– Как ты, батюшка, спал, где лежал-почивал?

– В облаках, – говорит, – в облаках.

А как вышел табак, да потерся атлас,

да беспечный развеялся дух,

глянул: солнце колом – а пустыня для глаз.

То ли свет, то ли разум потух.

Видит: в тучах просвет – ан осклизлый провал;

видит: ангел – ан черви в глазах.

– Где ты, Батюшков, был, где всю жизнь пропадал?

– В небесах, – говорит, – в небесах.

1977

– Привезли листовое железо.

– Кто привез? – Да какой-то мужик.

– Кто такой? – А спроси живореза.

– Сколько хочет? – Да бабу на штык.

– И хорош? – Хром на оба протеза.

А язык пулемет. Фронтовик.

– Да пошел!..

– Привезли рубероид.

Изразцы привезли и горбыль.

– А не много? – Да щели прикроет.

Ты вдова, говорит, я бобыль.

А глазищами так и буровит.

– Ну-ка, дьявол, держись за костыль,

а не то...

– Привезли черепицу. –

Убирайся! – Задаром отдам.

Разреши, говорит, притулиться

инвалиду ко вдовым ногам.

Я не евнух, и ты не девица,

ан поладим с грехом пополам.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дом стоит. Черепица на крыше.

В доме печь: изразец к изразцу.

Кот на ходиках: слушайте, мыши.

Сел малыш на колени к отцу.

А дымок над трубою все выше,

выше, выше – и сказка к концу.

Ах, не ты ли – какими судьбами –

счастье русское? Как бы не так!

Сапоги оторвало с ногами.

Одиночество свищет в кулак.

И тоска моя рыщет ночами,

как собака, и воет во мрак.

1979

Всю ночь точил меня комар,

а утром – пионер,