Изгнание из ада - страница 28

— Будешь сидеть здесь, чтобы хорошенько все понимать.

— А если что не поймешь, спросишь у господина профессора! — добавила мама.

— Нужно говорить не господин профессор, а господин учитель. Или это уже университет? Виктор, говори господин учителъ\

— Пусть другие говорят господин учитель. Виктор будет говорить господин профессор. Это пойдет ему на пользу. Виктор, говори господин профессор!

— Раз все будут говорить господин учитель, то и Виктор тоже. Он что, должен выделяться? Виктор, если уж выделяться, то правильными ответами на все вопросы, а не вздорными выходками по примеру твоей мамаши!

Потом вперед вышел какой-то дяденька, сказал, что он учитель, и обещал детям массу волнующих переживаний и удовольствия. При этом дети сидели за партами так же неподвижно, как Виктор за обеденным столом у деда и бабушки. Родители новоиспеченных школьников стояли у боковой стены класса, словно окаменев с вечной улыбкой на губах. Только его мама — взглянув на нее, Виктор почувствовал себя ужасно неловко — портила эту картину, беззвучно пыталась что-то Виктору сообщить, открывая рот и незаметно тыча пальцем в сторону учителя: «Про-фес-сор!»

Учитель спросил, согласны ли дети, чтобы родители теперь ушли. Виктор был очень даже согласен и ответил громким и отчетливым «да». Единственный из всех. Ему же всегда внушали: если тебя спросят, отвечай громко и отчетливо! Родители, смеясь, покинули класс, а Виктор тем временем старался побороть ощущение глухонемого жара внутри, нестерпимое чувство стыда, оттого что он выделился. Он слышал, как учитель что-то сказал, но не понял что, только несколько раз моргнул, чтобы смигнуть с глаз пелену. И вдруг увидел, что соседи — в панике он обернулся, взглянул назад, — что все дети положили перед собой тетрадь в голубой обложке, карандаш и ластик. Как же так — у всех есть эти вещи, а у него нет? Он подтолкнул локтем соседа слева и шепотом спросил, нет ли у того лишней тетради. И лишнего карандаша и ластика. Чтобы одолжить ему, Виктору. Пожалуйста! В ответ мальчик отпихнул его локтем:

— Еще чего! Оставь меня в покое!

Вот так. Учитель остановился перед Виктором и спросил, что случилось и почему Виктор не положил перед собой тетрадь. Простите, сказал Виктор — будет ли какой-то прок, если он скажет господин профессор? Слезы. Они полились беззвучно, а потом, поскольку горло перехватило, чуть ли не с громовым всхлипом. У него нет этих вещей, он не знал…

— Быть не может, — сказал учитель, ведь всем родителям на собрании сообщили, что каждый ученик должен принести на первый урок. — Это твой портфель?

Да. Не знаю. Наверно. Мой папа его там поставил. Этого Виктор не сказал. Выдавил только:

— Я не виноват!

— Ну что же, давай-ка посмотрим, что там есть, — сказал учитель, открыл портфель и достал оттуда тетрадь в голубой обложке, точь-в-точь как у других детей, красивый кожаный пенал, где лежали карандаш толщины № 2, точь-в-точь как у всех остальных, точилка и ластик.

Родители собрали в портфель все, что полагается. Постарались, чтобы у него все было как у других. Только вот ничего ему не объяснили… Кроме одного:

— Когда уроки кончатся, дедушка заберет тебя, заглянет с тобой в кофейню, а потом отведет к маме!

В мысленном архиве Мане уже хранились протоколы на Алвару Гомиша Пинту, который не только был крестным Жозе, но и близким деловым партнером его собственного отца, — неужто Мане все еще не замечал, что ведет охоту на себя самого? В чем признавался на исповеди? Нарушил ли священник обет молчания, что было тогда обычным делом в случаях, имевших касательство к Священному трибуналу? Обсуждал ли Мане в кругу друзей странности, подмеченные в своей семье? Ведь на то они и друзья, верно? Кто же написал донос: «Гашпар Родригиш жидовствует»? Имя и еще одно слово, почерк неуверенный, буквы то слишком большие, то маленькие, заваливаются то вправо, то влево, неловко накорябанные на странице, вырванной из книги. Вдобавок из такой, что числилась в списке запрещенных. Сверху намалевано «Гашпар Родригиш», потом разрыв и внизу приписка корявым, сажающим кляксы пером: «жидовствует». Разрыв, промежуток — вроде как дополнительное послание, печатное и запретное: «