Излучина Ганга - страница 14

Вдруг он забеспокоился, спрыгнул с телеги и пошел пешком рядом с нею.

— Я засиделся по дороге на станцию, — объяснил он Гьяну. — Охота размяться. В последние дни работы было не так уж много. — И он хлопнул себя по животу правой рукой.

Живот у Хари был плоский, крепкий — сплошные мускулы, и шлепок получился звонкий, как деревянным молоточком по дереву. Гьян улыбнулся. Он точно знал: Хари спрыгнул с телеги только для того, чтобы стало полегче волам. Не говоря ни слова, он тоже слез на землю и зашагал рядом с братом.

Дорога была тенистая, густые заросли по обеим ее сторонам образовали надежные стены, казалось, вверху, как раз над их головами, изогнулась крутой дугой лента неба. Над стремительно стекающими со скал ручьями взмывали голуби. Иногда вдруг попадалась поляна — здесь человек победил джунгли и посеял рис. Но сейчас, летом, рисовые поля были коричневые и голые.

Джунгли владели землей.

Именно такими вспоминал он джунгли, их кажущуюся пустоту, их тягостное молчание, их зловещий, недружелюбный мрак. И все же это была его родина, хотя он и почувствовал себя здесь чужеземцем!

А этот коренастый, молчаливый, погруженный в свои мысли человек, шагающий легкой, мерной походкой пешехода, привычного к дальним дорогам, — его брат. Вот он идет с непокрытой головой и без пиджака, так как оставил тюрбан и пиджак (аккуратно сложив его, чтобы зря не изнашивался) в телеге, идет пешком потому, что жалеет волов. Должно быть, так же вот протопал он утром рядом с телегой весь путь на станцию — иначе откуда бы взяться толстому слою пыли на его ногах. Это и брат ему, и отец, и мать, и дядя, и тетя — все родственники в одном лице, кроме бабки, которая ждет Гьяна.

Гьян взглянул на брата, которому был обязан всем, что имел в жизни. Он выглядит старше своих двадцати пяти лет, серьезнее и мрачнее. Почему он не произносит ни слова? Что-нибудь тяготит его?

И снова у Гьяна возникло какое-то незнакомое подспудное, подкравшееся из глубины чувство жалости, совершенно необъяснимое, ибо как можно оскорблять жалостью того, кто делал тебе только хорошее, того, кто вообще не способен творить зло? Как можно неприязненно относиться к безгрешному, богобоязненному, самоотверженному человеку, который поклялся не жениться, пока его младший брат не кончит колледж, который всегда носит ладанку и не садится за еду без молитвы, постится каждую субботу и не курит?

Мысль о том, как много сделал для него брат и от чего тот ради него отказался, вызывала у Гьяна чувство унижения и не умаляла горечи. Какое право имеет человек отягчать другого вечным бременем неоплатного долга, обезоруживать своей неколебимой добротой и взваливать на него ношу благодарности своим бесконечным самоотречением?..

Он так глубоко ушел в эти размышления, что вздрогнул, когда брат обратился к нему.

— Мы выиграли дело, — сказал ой.

До сознания Гьяна не сразу дошел смысл этих слов. Они никогда не говорили о «деле». Это слово несло с собой прогорклый запах старой семейной вражды, напоминало о былых унижениях, неудачах, нужде. Оно всегда было рядом, как торчащая на дороге скала, которую старательно обходит путник. Дело тянулось годами, как хроническая болезнь, оно съедало все средства, взваливало новые тяготы на семью. Гьян всегда считал дело безнадежным и даже уговаривал брата не подавать апелляцию, когда они проиграли в первой инстанции. Но Хари не послушался — для него это был вопрос фамильной чести, почти что вопрос жизни и смерти.

— Выиграли… Нет, серьезно?! Боже мой, как замечательно! — Он был потрясен. — Как это замечательно для тебя! Когда же?

— Решение было вынесено два дня назад, хвала Шиве, в нашу пользу. На той неделе совершим пуджу[11]. Будем молиться с тобой вместе.

— В Большом доме, наверное, все в ярости.

— Сгорают от стыда. Боятся на улице показаться.

— А как Вишнудатт?

Хари весело расхохотался.

— Вишнудатт? Ох уж этот Вишнудатт! Как бык после кастрации — свиреп! Рычит и буйствует.

Теперь уже оба они смеялись. Туча ушла. Гьян словно приблизился к брагу, разделив его торжество.

— Помнишь, как он насмехался надо мной, когда мы проиграли у мирового судьи и ты решил подать апелляцию? Вишнудатт стоял под баньяновым деревом, покручивал усы и орал громко, чтобы все слышали: «Скажи своему братцу, что кости ваши сгниют раньше, чем мы выпустим из рук Пиплоду!»