К судьбе лицом - страница 8
Трехтелая схватилась за свои снадобья.
Подплыла, коснулась обожженных плеч, зацокала языком. Нектар? Нектар, кивнул я. Что ж еще. По старой памяти – плеснул божественной жидкости на раны, что не на раны – пошло в горло, а больше ничего не успел, доложили про этих великанов, а потом восстанавливать мир, а потом суды…
Смертные полагают, что нектар и амброзия лечат любые раны. Бессмертные знают, что не любые.
– …Владыка. Царь должен быть прекрасен, словно скульптура, изваянная самим Аполлоном. Тело – гладкое, как мрамор, лицо – красиво до ослепления. Разве можно допустить, чтобы на царских плечах были ожоги?
У меня там Тартар. Что мне ожоги?! Да и с лицом у меня как-то не очень по-царски получается.
Прохладная ткань гасила язычки пламени на коже. Казалось – боль зашипит, приглушаемая холодом. Вязкая струйка поползла по спине – разбежались приятные мурашки.
– Выпей, Владыка. Вино на травах восстановит силы.
Вино неразбавленное, горькое от многих трав, но пламя очага перестает расплываться перед глазами, и грудь начинает вздыматься ровнее, выплывают из тумана мысли…
– …велик, Владыка. После такого… и братьям следовало бы поучиться у тебя завоевывать почитание подданных.
Рвануть нагишом спасать свой мир от напасти сверху? Братьям это не нужно. Им у себя хватает и любви, и поклонения, и песен аэдов.
Легкие мазки жирной зеленой мази ложатся поверх ожогов на руках в такт прохладным смешкам – невесомо и осторожно.
– Мир гудит – разве ты не слышишь? Эринии под впечатлением все до одной. Стигийские обсуждают только зрелище… в чем дело, Владыка, мазь жжет? Нет, конечно нет. Мормолики шепчутся, что ты не чувствуешь боли. Кажется, они почти уверены в этом после трех дней. Половина мира считает тебя неуязвимым.
Вот бы они эту неуязвимость сейчас видели. Неуязвимость проросла от шеи, распустилась на груди огненными цветами, обвилась вокруг плеч пузырчатой коркой, следами застыла на спине и икрах.
Геката присела на корточки, втирая мазь в колени и ниже, и я перестал следить – не наблюдает ли какое-нибудь из трех лиц. Позволил себе прикрыть глаза, отогнать пятна-бабочки, мельтешащие под веками.
Пятна были в тон мази – зелеными.
– Неуязвимым, неутомимым… Гипнос сказал, – помедлила, смачивая зельем ожог на ступне, – что ты избегаешь его чаши. Сны Владык – не просто сны…
– Врачуй ожоги, Прополос, – прервал я негромко, – остальное оставь.
Сны Владык – окошки в болотной заводи: осмелишься наклониться, заглянуть – рассмотришь в мутной воде призрачные нити будущего.
Нити звенят хрустальными голосами о тревогах, о том, что что-то грядет.
– Что ты видишь, Владыка?
Чувствовалось: Геката спрашивает не из праздного любопытства. Небось, колдовала, ворожила над водами Стикса, а может, над своим котлом. Вглядывалась в полеты орлов и воронов над перекрестками. Читала знаки в пламени и в завитках сизого травяного дыма.
Что рассмотрела?
– Плесень.
Родственную, приятную, распахивающую объятия, желающую навеки похоронить в себе. Каждая ночь – новое жилище, иногда узнаю дворцы, иногда – нет. Плесень на золоте тронов, плесень на богатых ложах, зеленый пух на божественном оружии…
Олимп, Средний Мир, Подводный мир – повсюду.
Она стелется под ноги, дышит гнильцой и прорастает в кожу.
Прополос смотрела снизу вверх не мигая, – словно собралась погадать по моим глазам. Прочитать в вечной черноте знамения времени. Взгляд Гекаты не истекал таинственным дурманом – был пристальным и острым. Только немного отливал фиолетовым пламенем.
– Что-то идет, Владыка. Это растворено в воздухе. Не месяц, не два. Годы. Три дня назад был особенный день. Я думала прочитать по полету птиц и танцу листьев дни нашего будущего…
– Что прочитала?
Она поднялась, коснулась мягкой тканью ожога на груди – вуаль скользнула по плечу прохладцей. Бугристая метка от солнца покрылась розовой кожей и начала выцветать.