Кабала - страница 3
И вот сейчас как раз мы опять в ссоре. Еще ни разу мы так не обижали друг друга. Мы выбирали самые тяжелые булыжники слов и швыряли их друг другу в голову. Не знаю, как у него, а у меня вся душа была в синяках… Но через час я уже готова была все забыть и сама, первая, не доискиваясь, кто виноват, просить прощения.
Я позвонила ему и тихонько спросила:
– Может быть, придешь?
Он ответил ледяным тоном:
– Мне некогда.
Тогда я сказала, как могла спокойно:
– Ну что ж, мне тоже будет некогда в течение ближайших пятнадцати лет…
С тех пор мы больше не встречались. Я ему не звоню, от него и ждать нечего, чтоб он мне позвонил. Но мне иногда так хочется услышать его голос…
…Вам я могу признаться в том, в чем никогда и никому не признаюсь: я все-таки звоню к нему на квартиру. На счастье, на удачу. Кто может подойти к телефону? Его мать, его дедушка или домработница Фекла Ивановна. Едва ли он сам. И все-таки я звоню.
Набираю номер и слышу деликатный голос его матери:
– Я вас слушаю.
Можно, конечно, поздороваться, поговорить, спросить про него, передать привет. А может быть, он уже поделился со своей матерью: «Мне все это надоело!» И получил полную ее поддержку… Нет, ни за что не выдам себя.
Я откашливаюсь и грубым мужским голосом говорю:
– Дайте лаблаторию!
– Что-что? Ла-бо-раторию? – уточняет его мать.
Я вешаю трубку. У меня в распоряжении полчаса. Я должна заниматься делом. Я люблю свое дело, я увлечена им, нет ничего лучше на свете! Но пока у меня в запасе полчаса…
Снова набираю номер. Теперь это приветливый, хрипловатый прокуренный дедушкин басок. Мне даже кажется, что из трубки потянуло табаком.
– У телефона…
Совестно обманывать дедушку, он всегда относился ко мне хорошо, но сейчас я больше всего боюсь его сочувствия. Лучше было бы, ничего не говоря, положить трубку. Но дедушка все так же приветливо повторяет:
– У телефона, слушаю…
Тонким детским голоском я прошу:
– Позовите Катю…
– Деточка, ты не туда попала, – ласково говорит дедушка. – Какой ты номерок набираешь?
Я знаю, как дед любит говорить по телефону. А кроме того, это все-таки его дед. И я продолжаю пищать:
– Вэ один двадцать два…
– Как-как? Вэ, Варвара? А у нас Бэ, Борис. Вот видишь, детка, куда ты попала. Борис тебе совсем даже не нужен.
Правильно, милый дедушка, мне совершенно не нужен никакой Борис. Теперь уже неудобно больше звонить, бессовестно беспокоить людей. До вечера.
Работа идет своим чередом. Все, как всегда, интересно, увлекательно, захватывающе. Может быть, это и есть моя настоящая любовь?… Приходили два корреспондента из газеты. Один меня фотографировал, другой записал, что мой отец был садовником, а мать работала в детских яслях. Это для того, чтобы сделать коротенькую заметку о том, что в наше время, в нашей стране девочка из простой семьи может выбрать любой путь по душе. И тут я подумала, что эти симпатичные и веселые газетчики не знают, какая я крепостная, привязанная к столбу.
И вдруг я говорю себе: «Глупости! Все это надо кончить раз навсегда. Вот сейчас возьму и позвоню, не дожидаясь вечера. Если он снимет трубку, скажу: «Все кончено. Я обо всем передумала, так будет лучше для нас обоих».
Трубку берет Фекла Ивановна.
– Алло-о-о? Штой-та? Не слыхать… Фффф! Ффффф… Ну, говорите, что ли… Некогда мне у телефонов прохлаждаться… А-а? То ли у меня уши заложило, то ли телефон, шут его знает… прости господи…
Пусть господь прощает Фекле Ивановне, а я с ней разговаривать не собираюсь.
Вечером, в самый разгар моей работы, все люди, кто меня видит, думают, что я одна из самых счастливых женщин на свете. И я на некоторое время по-настоящему счастлива. «Я хорошая, за что же меня не любить? – думаю я. – И я могу быть еще лучше. Я добьюсь еще больших успехов, и всеми своими успехами, всеми своими радостями я поделюсь с тем, кого люблю, чтоб он радовался при мысли, что я – его собственная»… Очень-то ему надо. Он как-то сказал: «Не собираюсь гордиться чужой славой!» Значит, я для него чужая? Ну что ж, прекрасно. Вечером я позвоню в последний раз. В самый последний раз. В конце-то концов ведь это же форменное идиотство – свободная женщина лезет в крепостные! Связывает себя по рукам и по ногам какой-то выдуманной любовью!