Как бездомная собака - страница 10
- Иди-ка, Поль, спать, - настаивала Иветта, которую раздражал этот разговор. - Завтра мы едем в шесть часов. Пойду уложу Мими,- она засыпает, сидя на стуле.
- Я хочу мою Эличку, - пролепетала малышка, пухленькая блондиночка, с голубыми, как у матери, глазами.
- Оставь твою Эли, - сказала с неудовольствием Иветта. - Эли уже спит. Ты ее увидишь завтра утром… Идем, Сесиль; я буду ее укладывать.
«Опять укладывать ребенка», - подумала Сесиль, следуя за невесткой в спальню, где рядом с кроватью родителей была поставлена детская кроватка. Здесь не девочка, изголодавшаяся по долгожданной ласке, требовала, чтобы ее ласкали, когда она засыпает, здесь к этому стремилась сама мать. Иветта, казалось, оказывает особую милость, приглашая Сесиль насладиться прелестным зрелищем - своей трехлетней дочуркой, которая в полудреме обнимала шею матери и ждала ее поцелуев. Мими была очень избалованным ребенком и засыпала, только держа руку матери, и мать, у которой дела было выше головы в связи с завтрашним отъездом, сидела возле дочки, не смея пошевельнуться, и вся сияла от счастья.
- Ну разве она не прелесть? - сказала Иветта, любуясь дочкой, которая, прежде чем уснуть, с увлечением сосала большой палец. - Вместо того, чтобы удочерить ту противную Эли, вы бы больше интересовались Полем и Мими.
- Я интересуюсь и Полем, и Мими, я люблю их, но все же это не мои дети, а ваши. Я вижу их один месяц в году.
- Вы могли бы видеть их чаще. Теперь, раз у вас больше не будет этой девчонки, почему бы вам не приехать на рождественские каникулы в Париж? Я люблю семейные праздники, они так трогательны.
«Странно, - подумала Сесиль, - когда Иветта говорит о семейных праздниках, мне хочется бежать от них за тридевять земель. И по какому праву решает она, что мне следует делать! Очень уж быстро освободили они меня от Эли. Правда, Иветта всегда опасалась, что усыновление девочки нанесет материальный ущерб ее детям. До чего противно, когда на тебя смотрят, как на богатую тетку, от которой ждут наследства, а тебе нет еще тридцати лет!»
Она не ответила невестке и вопросительно взглянула на Жана Монзака, который молча стоял на пороге с трубкой в зубах, тоже желая присутствовать при отходе ко сну Мими.
У Жана Монзака было кое-что общее с братом, хотя наружностью он на него не походил. Сесиль, наблюдая за ним, нередко улавливала в интонациях, жестах, выражении лица что-то, напоминающее ей Поля. У младшего были более темные волосы, он был выше ростом, стройнее и элегантнее; последнему Сесиль никакого значения не придавала, она не была наблюдательна. Нередко она бывала озадачена голосом Жана. Казалось, это говорил Поль, как будто Поль жил в своем брате.
- Она уснула? - спросил отец.
- Уснула.
- В самом деле, Сесиль, почему бы вам не приехать на рождество? - настаивал Жан Монзак, закрывая дверь спальни. - Вы, наверно, тоскуете по большому городу?
- Вовсе нет. Вы ведь знаете, что я провинциалка; скажу больше, - крестьянка. Мне совсем не нужен Париж. В нем мне слишком многое напоминает о самых горьких часах моей жизни, которые мы пережили вместе с вами, Жан. Это не значит, что я не проведу с удовольствием у вас несколько дней. Все будет зависеть от того, что я решу… относительно девочки.
- Какие тут могут быть сомнения! - воскликнула Иветта. - Вы же не можете воспитывать, как свою дочь, дочку немецкого офицера, одного из мучителей вашего мужа.
Сесиль побледнела; глаза ее наполнились слезами, но она взяла себя в руки.
- Разве ребенок отвечает за это? - проговорила она, но недостаточно твердым голосом.
- Мать ее изменила мужу, когда тот был в плену, - сказал Жан Монзак поучительным тоном, - и с кем? С немецким офицером, несомненно гитлеровцем. В довершение эта почтенная особа бросила ребенка. Многие недостатки Элизабетты объясняются тем, что она происходит от такой матери и от отца, который может быть только врагом.
Сесиль все это знала сама, но ей было неприятно, что Жан Монзак, рассуждая так хладнокровно, ей это показал.
- Извините меня, - сказала она, - я пойду лягу; я не говорю, - спать, потому что вряд ли смогу сегодня уснуть.