Как сперли ворованный воздух. Заметки о «Тихом Доне» - страница 8
« Уволенный с мельницы Давыдка-вальцовщик целыми ночами просиживал у Валета в саманной завозчицкой, и тот, посверкивая злыми глазами, говорил:
– Не-е-ет, ша-ли-ишь! Им скоро жилы перережут! На них одной революции мало. Будет им тысяча девятьсот пятый год, тогда поквитаемся! По-кви-та-ем-ся!.. – Он грозил рубцеватым пальцем и плечами поправлял накинутый внапашку пиджак » (ТД: 2, III, 135).
Это концовка главы. А в первых строках следующей появляется «чужой человек» Штокман. Тот, который положит « личинку недовольства», из коей « через четыре года выпростается из одряхлевших стенок личинки этой крепкий и живущой зародыш ».
На титуле «Русского Богатства» стоит: «Ежемесячный литературный, научный и политический журнал». То есть июньская книжка – именно № 6 (и месяц, и номер вынесены на титульную страницу).
Итак, купец Мохов читает в июньской книжке «Русского Богатства» за 1913 год окончание донских очерков, опубликованных под общим названием «В глубине. (Очерки из жизни глухого уголка)». В этом томе журнала помещены под цифрами V и VI два очерка – «Новое» и «Интеллигенция». Первый из них, опубликованный на с. 156–162 и должен был заинтересовать Сергея Платоновича, чутко, как это следует из «Тихого Дона», ловящего любую общественную и политическую новизну. Тем более что поминается в нем и «прототип» Мохова купец Мятлов, а речь, в частности, идет о переменах в нравах местной молодежи:
« Ребята-выростки… щеголяют в тонких полупрозрачных блузах из материи, которую купец Мятлов называет “сенжант”… » (с. 147).
В «сенжанте» (в повести Крюкова «Зыбь» объясняется, что это не материал, а светлый колер) ходит и Лиза, дочь Мохова:
« Она качнула кресло, вставая, – зашлепала вышитыми, надетыми на босые ноги туфлями. Солнце просвечивало белое платье, и Митька видел смутные очертания полных ног и широкое волнующееся кружево нижней юбки. Он дивился атласной белизне оголенных икр, лишь на круглых пятках кожа молочно желтела.
Митька толкнул Григория.
– Гля, Гришка, ну и юбка... Как скло, насквозь все видать » (ТД: 1, II, 21).
Читаем «Новое» дальше. На той же странице:
« Нравы стали свободнее. Ребятишки наравне с взрослыми курят папиросы, сквернословят, играют в карты, в орлан, чтобы добыть денег воруют из родительских закромов хлеб и тайком продают его тому же Мятлову».
Но это предок Сергея Платоновича – «… досмотрщик и глаз – мужик Мохов Никишка. Торговал он с рук разной, необходимой в казачьем обиходе рухлядью: черенками для ножей, табаком, кремнями; скупал и продавал краденое и два раза в год ездил в Воронеж, будто за товаром, а на самом деле доносил, что в станице пока-де спокойно и казаки нового злодейства не умышляют » (ТД: 2, I, 113).
То есть купец Мохов читает про себя самого и про своего предка.
На той же странице крюковского очерка:
« Новые интересы, новые суждения, критика – враждебная и резкая – основ, прежде неприкосновенных и несомненных, столкновение взглядов, симпатий и убеждений, споры и вражда идейная… » (с. 147).
На фоне этой новой «идейной вражды» и приходит с доносом на Давыдку сынок Мохова.
В «Тихом Доне» несомненная параллель с «Новым» – описание обыска в землянках казаков, аукающееся с обыском у безымянного в очерке «хозяйственного станичника»:
«– А-а… ты вот какие рассуждения!... Это откуда же у тебя? Прокламаций начитался?.. Ну-ка, мы тебя слегка ощупаем…
Произвели обыск. Перерыли подушки, перины, сундуки, тулупы, валенки. Заглядывали в закрома, в погреб, в кизяки, в хлевы. Не нашли ничего, ни одного клочка писанной или печатной бумаги.