Как я был Анной - страница 17

– Геннадий.

– Виктор.

Виктор не любил игру «кто кого передавит», хотя, скорее всего, смог бы передавить большинство ладоней в России.

Бабушки в купе не было. Наверно, ушла в туалет. В поезде можно уйти в три места: в туалет, за кипятком или в вагон-ресторан, но на завсегдатаев последнего пожилая пара не походила.

Решив воспользоваться моментом, Виктор положил на стол телефон и включил запись ночных храпов.

Геннадий: Это что?

Виктор: Это вы и ваша жена. Знаете, почему я это записал?

Геннадий: И почему?

Виктор: Потому что я не мог заснуть. Помните, как ваша жена разбудила вас, чтоб вы не храпели?

Геннадий: Смутно. Выключите, Люда скоро вернётся.

Виктор выключил.

Геннадий: Ей только не включайте.

Виктор: Почему?

Геннадий: Она не знает.

Виктор: Чего не знает?

Геннадий: Не знает, что храпит. Десять лет храпит и не знает.

Виктор обалдел.

Виктор: Почему вы ей не сказали?

Геннадий: А смысл? Расстроится только, а храпеть не перестанет. От веса это, от возраста. Вы бы тоже могли промолчать.

Виктор: Не мог. Я хотел, чтобы вы знали, какие неудобства причиняете окружающим.

Геннадий: Теперь я знаю, и мне совестно. Вы довольны?

Виктор: Нет. Десять лет молчать… В голове не укладывается.

Геннадий: Мы с ней в садике познакомились. В школу вместе пошли, потом в институт. В два-дцать лет поженились, двоих детей родили. Знаете, сколько у нас внуков?

Виктор: Сколько?

Геннадий: Семь.

Виктор: И что?

Геннадий неожиданно перешёл на «ты».

Геннадий: Не понимаешь? Люблю я ее.

От такой штыковой искренности Виктору стало неловко. В купе вошла Люда. Невысокая, полненькая, со скорбной носогубной складкой, она носила всё ещё красивое лицо с гладким лбом и смеющимися глазами.

Геннадий: Познакомься, Люда, это Виктор.

Люда: Здравствуйте, Виктор.

Виктор поздоровался и пригляделся к своим попутчикам. Если б какая угодно женщина вздумала храпеть в его кровати, он бы отправил ее домой или в крайнем случае положил спать в соседней комнате. А если б храпела Женя? Если б она оставляла волосы в ванной? Если б не ставила кружку на подставку? Эти вопросы, заданные вроде бы самому себе самим собой, застали Виктора врасплох. Он задумался. Из собственных мыслей его вырвал Геннадий.

Геннадий: А мы с Виктором про внуков говорили, пока ты плескалась.

Люда: Фотографии показывал?

Геннадий: Виктор, хочешь посмотреть фотографии?

Виктор не хотел, но по инерции кивнул, так располагала к себе теплота в голосе Геннадия. У стариков оказались современные сенсорные телефоны. Замелькали снимки, зазвучали комментарии. «Это в Геленджике. Фонтан какой! А это… Слово забыла. Тунис. Точно! Сахара там, они на мотоциклах катались. На квадроциклах. Ой, Гена, всё-то ты знаешь! Это со свадьбы, Коленька наш. Нефтяником сейчас работает. Мастер на буровой. А это Леночка. За Борьку вышла, в деревне сидят. А что, в деревне не жизнь, что ли? Почему не жизнь – жизнь. А тут, посмотри, Прага. Страшилищи. Как их, Гена? Горгульи. А это мостик кованый. Лебеди плавают».

От потока ненужной информации Виктор оцепенел и невидящим взглядом уставился в стенку купе. Старики этого не заметили, им было плевать, смотрит он или нет, они будто бы показывали фотографии себе, как сам Виктор не единожды пересматривал «Властелина колец», нежась и волнуясь в восхитительной предсказуемости шикарного фильма. Неожиданно его пронзила мысль: своего фильма не снял, вот и смотрю чужие. Ему вдруг захотелось раскрыть телефон и тоже угостить стариков снимками своей нормальной жизни, только их не было, как, впрочем, и жизни.

Геннадий: А у тебя как?

Виктор слегка вздрогнул.

Виктор: Что – как?

Люда: Нельзя же так в лоб, Гена. Он хотел спросить вас о детях.

Геннадий: Чего нельзя-то? Мужик статный, справный. Поди троих уж настругал?

Виктор: Двоих.

Сказав «двоих», Виктор и сам внутренне раздвоился. Один голос заорал – каких, на хрен, двоих, что ты несёшь? Второй изрекал нежно и вкрадчиво – про дом ещё расскажи и про собаку не забудь. И Виктор действительно рассказал. Поначалу он говорил неуверенно, совестясь, а потом провалился в фантазию, как путник, идущий сугробами, продавливает наст, а вскоре уже бежит по ним во всю прыть, отчаянно утопая по пояс.