Как я проводил операции по смене пола, превращая женщину в мужчину - страница 11

Однако министр здравоохранения СССР Б. В. Петровский принял решение строго наказать меня. 8 августа 1972 года он прислал в ригу большую комиссию. В ней был главный уролог Москвы, главный гинеколог СССР, психиатр и другие специалисты. В Риге к комиссии присоединился в качестве ее члена первый заместитель министра здравоохранения Латвийской ССР Карл Фридрихович Бергман. К тому же комиссия получила указание встретиться с ответственными представителями ЦК Компартии Латвии.

Я подготовился встречать комиссию. У меня были истории болезни, копии всех документов, заключение консилиума. Был комплект диапозитивов и все этапы операций, представленные на 16‑миллиметровой кинопленке. Был и пациент со своей (тогда еще гражданской) женой.

Я все доложил комиссии. У меня спрашивают:

— Где разрешение министра?

— Министр дал устное разрешение.

— Это вообще не считается разрешением.

Я продемонстрировал диапозитивы, фильм, вызвал пациента. Он говорит: я был несчастливым человеком, а теперь счастлив и доволен, особенно я благодарен хирургу.

Началась дискуссия. Все же в комиссии были профессионалы, знающие и умные врачи. Они увлеклись, неподдельно заинтересовались, и скоро вся комиссия оказалась на моей стороне. Они оценили все, что рассказывал пациент, что показывал я.

Тогда комиссия решила встретиться с каким-нибудь ответственным членом Центрального комитета Компартии Латвии. Идеологией в ЦК то время ведал академик Александр Арвидович Дризул, он-то и принял московских гостей. Те рассказали, что ознакомились с операциями, которые завершились прекрасными результатами. Ничего больше говорить не пришлось. А. А. Дризул вообще был полон непонимания, зачем они пришли.

Наконец руководитель комиссии выступил с заключительным словом:

— Латвийский хирург очень успешно провел уникальную операцию, с чем мы и хотим вас поздравить. Латвия может гордиться таким специалистом.

Им еще надо было написать протокол и заключение комиссии. Они заявили, что поедут в Москву, там напишут заключение и пришлют нам три экземпляра, а мы подпишемся, что ознакомлены.

Тут отреагировал К. Ф. Бергман. Он сказал, что протокол надо писать тут же, на месте, и заставил членов комиссии довести дело до конца.

Я даже подружился с некоторыми членами комиссии. И когда мы с членом комиссии, психиатром Владимиром Аркадьевичем Мелик-Мкртычяном, беседовали за чашкой кофе, он спросил:

— Ты хоть понимаешь, почему я тут оказался?

— Конечно, понимаю, — ответил я. — Транссексуализм — это психиатрическая патология, и совершенно естественно, что надо было оценить, правильное ли я принял решение, имея дело с психиатрической проблемой.

Он улыбнулся:

— Ты очень наивен. Мне нужно было дать оценку тебе.

И только тогда я все понял. Этому молодому специалисту из Института судебной психиатрии им. В. П. Сербского достаточно было написать небольшое заключение, что В. К. Калнберз хороший человек, но он болен. И не понадобилось бы никакой тюрьмы — у меня отняли бы все. И только позже я узнал, какое указание министр Б. В. Петровский дал комиссии. Есть такое выражение: на ошибках учатся, после ошибок лечатся. Если бы заключение комиссии было бы не в мою пользу — быть бы мне пациентом Института им. В. П. Сербского.

Когда мы прощались, я сказал председателю комиссии:

— Знаете, вначале я очень беспокоился о себе. Я знаю настроение в Москве. К тому же вы были обязаны выполнить распоряжение. В случае отрицательного заключения я мог бы потерять свой пост. Вы этого не сделали, вы остались на моей стороне. И теперь я беспокоюсь за вас. Что скажет министр?

— Ну, что министр… Он думает одно, говорит другое, делает третье.

По возвращении в Москву они были обруганы, а комиссия — расформирована.