Камчадалка - страница 4

-- Господи помилуй! Что это за пустой человѣкъ! -- тихо говорилъ протопопъ, вздыхая.

"Готовъ утверждать его! -- повторилъ дьячекъ съ величайшимъ жаромъ, дѣлая самыя глупыя жесты. -- Оно состоитъ въ слѣдующемъ: поелику каждое дѣйствіе или произведеніе должно имѣть свою довольную причину, principium rationis sufficientis;а міръ есть произведеніе: ergo...."

Но онъ не успѣлъ окончить своего силлогизма. Во время его разглагольствованія караванъ начиналъ спускаться съ горы. Протопопъ и прочіе спутники его, исключая философа, притянули ближе къ шежхедамъ передовыхъ собакъ, дабы они задерживали нарту; философъ же, со всею пламенностію ученаго мужа вознесясь духомъ горѣ, не чувствовалъ, что тѣло его спускается подъ гору, и не принялъ предосторожности. Между тѣмъ дѣвушка, ѣхавшая впереди каравана, желая подшутить надъ ораторомъ, бросила кусокъ юколы {Юкола -- сушеная рыба.}. Нарта мудреца кинулась опрометью за кускомъ, такъ что онъ не успѣлъ воткнуть оштола {Оштолъ -- заостренная палка, которую втыкаютъ въ снѣгъ, когда хотятъ остановить собакъ.}, и при первомъ сильномъ толчкѣ быстро вылетѣлъ изъ саней, которыя, опрокинувшись, покрыли его и тащили съ собою. Напрасно кричалъ онъ охриплымъ голосомъ: Ээ! Ээ! {Крикъ, останавливающій собакъ.} собаки не останавливались, и продолжали бѣжать. Наконецъ голосъ его умолкалъ, а послѣднія слова его, слышимыя издали, были: Valete omnes! (Прощайте всѣ!)

Подобно многимъ, великимъ поборникамъ истины, отъ Эмпедокла до изобрѣтателя пршенныхъ крыльевъ {Крестьянинъ, изобрѣтшій крылья для летанія по воздуху, въ началѣ царствованія Петра Великаго, и наказанный за неудачу.}, описанный въ предъидущей главѣ знаменитый мужъ также пострадалъ бы, вѣроятно, за пламенную любовь свою къ ней, если бы, по счастію его, дѣвушка, увидѣвъ непріятныя послѣдствія своей шутки, не успѣла броситься къ нему на встрѣчу и удержать собакъ въ то самое мгновеніе, когда онѣ были уже за нѣсколько шаговъ отъ пропасти; ибо гора, подходя одною стороною къ морю, окончивалась утесомъ, котораго огромныя гранитныя глыбы, оторванныя, вѣроятно, землетрясеніемъ, лежали грядами на узкомъ берегу, служа убѣжищемъ для стаи сивучей, отдыхавшихъ на нихъ стадами. Вскорѣ подъѣхали туда и остальные путешественники. Камчадалы подняли санки, вытащили оттуда обезпамятѣвшаго отъ страха дьячка, и принялись его обметать.

"Ну, братъ Степанычъ! -- сказалъ подошедшій къ нему протопопъ -- быть бы тебѣ сегодня во чревѣ сивуча.... (Экая бездна ихъ подъ горою!).... Хорошо, что подоспѣла Маша!"

Дьячекъ, собираясь съ духомъ, не могъ выговорить ни слова. Губы его дрожали, и на лицѣ были еще яркія черты малодушнаго испуга, которому обыкновенно предаются люди, ставящіе себя въ спокойномъ положеніи несравненно выше прочихъ смертныхъ.

"Вотъ то-то же, Степанычъ! -- продолжалъ протопопъ, смотря на него съ видомъ невольнаго презрѣнія и жалости. -- Теперь ты дрожишь, какъ листъ, а давича такъ выше облаковъ занесся! Видишь ли, какъ Богъ-то скоро наказываетъ вашего брата-вольнодумца? Ты не успѣлъ еще разболтаться, а ужъ щелчокъ тебѣ и готовъ!... Ступайте всѣ впередъ, а мы со Степанычемъ спустимся пѣшкомъ."

Въ сіе время дѣвушка, не дожидаясь приказа, была уже на своемъ шежхедѣ, и продолжала спускаться, а вслѣдъ за нею потянулись иКамчадалы, закричавъ собакамъ: ха, ха! {Крикъ понудительной.}, кахъ, кахъ! {Крикъ при по воротѣ направо.}.

"Не понимаю -- говорилъ протопопъ, продолжая свое наставленіе -- какъ можно быть такъ слѣпу! Шутка ли, сколько тебѣ ужъ досталось за твое глупое высокоуміе! Долженъ былъ ты пріѣхать назадъ сюда, этакую даль! Ну, если бы живъ былъ твой покойный родитель, отецъ Степанъ, что бы было? Вѣдь сказать страшно! Ты бы уморилъ его этимъ! Пять лѣтъ цѣлыхъ потерялъ ты втунѣ: давнымъ-бы-давно тебѣ слѣдовало быть священникомъ! Да и теперь, хоть и кончится срокъ твоего искуса, что я напишу о тебѣ преосвященному? Срамъ да и только! Я думалъ: слава Богу, онъ исправился; а ты!.... экое чудо, Господи!.... Нѣтъ, брать, не таковъ былъ твой отецъ! Я съ нимъ двадцать лѣтъ прожилъ въ Паратункѣ {Острожекъ, недалеко отъ Петропавловска. Тамъ прежде была церковь.}; человѣкъ былъ честный, благомыслящій, подлинно: христіанская душа! И кабы я не далъ ему слова: песчись о тебѣ, давно бы я, братъ, пустилъ тебя на волю Божью; коли самъ о себѣ не радѣешь, такъ не на кого пѣнять! Правильно сказано: языкъ нашъ -- врагъ нашъ. И Писаніе говоритъ: "скверныхъ же тщеславій отметайся: наипаче бо преспѣютъ въ нечестіе..."