Каникулы на том свете - страница 6
- У нас есть немного времени? - спросил Фредерик. - Я бы хотел прогуляться в последний раз по набережной. Люблю ночное море.
- Я бы рад, - извинился де Клод, - но мы опаздываем. Ваш поезд уходит через одиннадцать минут. Вот, это вам, - придерживая одной рукой руль, он порылся за пазухой и протянул фон Мерцигу запечатанный конверт.
- Что это?
- Ваш билет. Я остановлюсь перед зданием вокзала, а дальше - ступайте сами. Платформа один дробь «в», отправление в час пятнадцать. Вы не заблудитесь. И - счастливого пути.
К удивлению Фредерика, перрон оказался ярко освещен, и на нем столпились красавцы - как на подбор. Старые, скрюченные, полупарализованные. Кособокий старик волочил за собой блестящую ленту капельницы. Высохший, как щепка, желтый карлик - а может, просто измученный болезнью ребенок - прыгал на одной ноге. Вторую заменял неумело подобранный протез. Люди, про которых забыла смерть, а жизнь - вот уже много лет, как отвернулась, и все, что им осталось, - это самим притащиться на вокзал и ехать до конечной станции.
- Имейте в виду, - предупредил фон Мерцига неулыбчивый проводник, - что на станции Тотендорф обратных билетов не продают. Если не купите сейчас - то назад не вернетесь.
- Я знаю, - обреченно согласился тот.
- Конечно, это ваше личное дело. Просто вы такой молодой, что я подумал…
- Я еду не по своей воле, - перебил его Фредерик. - Скажите, а море в Тотендорфе есть?
- Понятия не имею. Наверное, есть - но только для тех, кто погиб в кораблекрушении.
- Погибнуть в кораблекрушении я уже не успею, - вздохнул фон Мерциг. Ему хотелось рассказать всем и каждому о своей беде, но проводник махнул рукой: «Иди дальше» - и Фредерик поплелся в купе.
Сунул чемодан под полку и сел, опершись локтями на откидной стол и тревожно вглядываясь в сонную электрическую муть опустевшего перрона. Поезд даже не вздрогнул, но картинка в окне вдруг расплылась, исказилась - и словно чей–то гигантский язык слизнул ее со стекла. Мимо потекли смутные пейзажи: промзоны и новостройки, черные сады, озаренные луной полянки, железнодорожные будки. Как будто не поезд ехал, а пространство–время омывало его, как морские волны песчаный мол. Потом темнота сгустилась. Фредерик опустил стекло, и влажный ромашковый ветер хлестнул его по лицу, точно скрученное жгутом полотенце.
«Смерть пахнет ромашками, лавандой и диким укропом. Броситься в ее объятья - все равно, что стать пассажиром ночного поезда, - вспомнились ему слова тюремного философа. - Скорого поезда Гамбург–Тотендорф… А я–то думал, что это метафора. Но, похоже, парень знал, куда едет». Фредерик не знал, и, как ни пытался вызвать в памяти образ «маленькой фермы», ничего не получалось.
Сколько часов прошло - не известно. Фон Мерциг то спал, то просыпался, пока в глаза ему не ударил мягкий свет прорезавших черноту огней. Белый, желтый, голубой, серый и красный. Но это не были огни шести Лок. Бледным искусственным снегом переливалась витрина привокзального кафе–мороженого. Сдобной желтизной светилось окно булочной–пекарни. Перламутрово–серые лужи на мокрой от дождя платформе полнились неяркими ночными бликами. Тускло–рубиновыми и звездно–синими блестками семафоров подмигивала темнота впереди поезда. Скользко, будто вытащенная из воды рыба, трепыхалась на ветру зеленая вывеска: «Добро пожаловать в Тотендорф».
Каникулы на том свете
Мелкая рябь вокруг поплавка казалась разноцветными конфетными фантиками, дрейфующими вниз по реке. Лукас и красивая золотоволосая девочка по имени Лаурин сидели на берегу с удочками, уплетая за обе щеки «грустные» бабушкины пирожки. Вкусно хрустела на зубах прожаренная в масле корочка, а чернично–малиновая начинка таяла на языке, растекаясь солоноватым привкусом печали.
Вместе с ягодами или вареньем бабушка умела закатать в кусок сдобы целую палитру эмоций. Из–под ее перепачканных мукой рук выходили «веселые» ватрушки, «сердитые» кулебяки, «задорные» или, наоборот, «капризные» блины, «пугливые» маковки, «добродушные» слоеные булочки. Особенно Лукасу нравилось замешивать для бабушки тесто, а потом смотреть, как она ставит в духовку обмазанные яичным желтком белые шарики, которые тотчас начинают расти и подрумяниваться, как антоновские яблоки. У такой выпечки вкус получался особенным. Как если бы двое людей увидели один и тот же сон, а проснувшись - догадались обо всем и улыбнулись друг другу.