Капитан Старчак (Год жизни парашютиста-разведчика) - страница 36

Мне запомнились шутливые слова Демина:

— Первый лунный вальс с Шурочкой — мой! Как, товарищ военфельдшер?

— Нет, мой, ты водить не умеешь, и потом — я записался первым, — засмеялся Васильев.

Кузьмина, серьезная, задумчивая — это ее первый прыжок, — не отвечала.

Борис Петров сказал шутникам, как всегда рассудительно:

— Ну что вы, ребята… Дайте человеку с самим собой побыть.

Побеседовав с командиром корабля капитаном Ильинским, мы прошли к двери: настала пора уходить.

— Значит, не будете брать интервью у Бурова? — прокричал на прощанье Демин, и на его смуглом лице блеснули в улыбке зубы. — Жалеть будете, что случай такой упустили!

Махнув нам, Старчак быстро поднялся по стремянке, почти не держась за поручни. Бортмеханик убрал ее и захлопнул дверь.

Моторы взревели, и самолет порулил из своего снежного укрытия на взлетную полосу. Комья снега били в лицо, и мы на миг отвернулись.

В низкое небо взлетела зеленая ракета. Флагманский бомбардировщик Ильинского взял разбег, поднялся над леском и лег на курс. Следом за ним пошли другие четырехмоторные громады. Двадцать восемь самолетов. Сто двенадцать моторов.

Проводив самолеты, мы с редактором пошли погреться. Нас пригласил к себе в гости старший лейтенант Андрей Кабачевский. Когда мы вошли в землянку, дежурный, указывая на сидевшую в углу женщину в овчинной шубе и вязаном платке, доложил:

— Вот, задержали гражданку. Документов никаких. Расспрашивала о дислокации отряда, по избам ходила.

— Вы кто? — спросил Кабачевский женщину.

— Мать я. Саши Бурова мать… Где он?

— Нет его, он в командировке, — мягко сказал Кабачевский.

— Давно? — тихо спросила женщина.

Кабачевский вздохнул, посмотрел на нас и не ответил. Не мог же он сказать матери, что она опоздала всего на полчаса.

Мать поняла молчание старшего лейтенанта по-своему:

— Если нельзя говорить — не надо. Сама понимаю: служба. А Демин где? Мама его кланяться велела. И письма вот ему…

— В командировке. Мать вздохнула:

— Ну что ж, денек-другой подожду Сашу… Старик только беспокоиться будет. А вы, значит, Сашин командир?

Кабачевский кивнул.

— Не Иван Георгиевич часом?

— Нет, я Андрей Прохорович.

— А Иван Георгиевич где?

— Тоже в командировке.

— А не опасная она? Не дай бог…

Мать развязала свой узелок, лежавший на табуретке, и стала угощать пышками Кабачевского, строгого дежурного и нас с редактором.

— Кушайте, кушайте. Только сегодня испекла. Мы ведь здесь недалёко — в Кольчугине. На попутной машине доехала… В одном месте дорогу перемело, так меня танкисты подвезли: А паспорт потому не захватила, что шофер попутный больно торопился…

Буров, как уже говорилось, летел вместе с Кузьминой, Деминым, Борисом Петровым. Были здесь и удачливый старший лейтенант Анатолий Левенец, и старшина Валентин Васильев…

Подальше от дверей фюзеляжа и поближе к кабине летчиков, потупившись, сидел Линовиченко. Петров хотел ободрить его, но тот так и не взглянул на товарища.

Пролетели над затемненной Москвой, обходя серые бесформенные тела аэростатов, похожие на дождевые облака, миновали пригороды, потом — дальние подступы к столице, преодолели линию фронта, которую, как и тогда, летом, можно было узнать по вспышкам выстрелов артиллерийских батарей. Залпов за гулом моторов не было слышно.

Капитан приказал флагманскому радисту передать на все самолеты команду «Приготовиться к прыжку». И вот наконец тот сигнал, которого так ждали все: «Пошел!».

Как только выпрыгнули, дал себя знать сорокаградусный мороз. Перехватывало дыхание, жгло лицо, хотя оно и было защищено байковой маской. Внизу расстилалась тьма.

— Как в сапоге! — крикнул, выпрыгивая, Демин.

Высаживались, как это и было намечено, в нескольких пунктах, чтобы затем действовать мелкими группами. Одни выпрыгнули близ села Власково, другие — у Шарина, третьи — севернее Волоколамска, близ Теряевой Слободы, неподалеку от Лотошина, в Кореневском, в Ханове.

Надо было создать видимость особенно крупного десанта, отвлечь на себя как можно больше вражеских сил. Вот почему тремстам шестидесяти десантникам Старчака была дана для высадки площадь в семьсот двадцать квадратных километров — по два километра на брата.