Капризная маркиза - страница 14

Конечно, умнее было бы кричать что-нибудь по-французски, но весь местный лексикон разом выветрился из моей перепуганной головушки. Паренек же, обернувшись на бегу, немедленно прибавил скоростенки, с каждой секундой наращивая дистанцию между собой и горластой жертвой. Прохожие оглядывались на него, смотрели на меня, однако никто отважно не распахивал руки, не пытался восстановить попранную справедливость. Обогнув очередной острый угол, похититель сумки скрылся из глаз. Поднажав, я едва не сбила с ног шедшую навстречу старушку. Пришлось задержаться, чтобы подхватить ее под локоток.

— Гад! — заблажила я, удвоив, а может, и утроив громкость. Еще бы! Из-за этого трюкача я чуть было бабулю не угробила. — Все равно поймаю! Баран, фуфел, удот!..

Должно быть, слыша мои иноязычные вопли, беглец только посмеивался. Однако слышал их не он один. Чудо-чудное свершилось, когда я уже перестала на что-либо надеяться. Бегун в капюшоне оторвался от меня шагов на сорок-пятьдесят, когда тут возмездие все же настигло его. Двое бредущих навстречу молодцов сообразили, что происходит, и стремительно вмешались в события.

— Опана! — один из них бодро поддел бегущего плечом.

— Цоб-цобэ! — второй умело подставил ногу.

Воришка попытался было перепрыгнуть препятствие, но толчок плечом сбил отлаженную координацию. Кувыркаясь, бегун потерял равновесие и полетел на мостовую.

— Держите его! — заголосила я. — Он сумку… Сумку мою украл.

— Все пучком, сеструха! — один из парней подхватил с тротуара сумку, второй двинул вскочившему легкоатлету в ухо. Не так чтобы сильно, однако отшатнувшийся чувачок все же сообразил, кто сильнее и круче. Доблестные спасители сумки еще только замахивались, чтобы повторить победное пенальти, но сметливый грабитель снова мчался. Не оглядываясь, энергично шевеля всеми четырьмя конечностями. Теперь даже на машине мы вряд ли сумели бы его догнать.

— Эх, добавочки не получил! — простонал один из парней и взглянул на меня. — Ёлы-палы!

— Ой! — это ойкнула уже я.

— Я ж тебя знаю! — гаркнул парень.

Я тоже их знала. Это были те самые «гоблины» из самолета. Насколько тесен мир, мне приходилось убеждаться и раньше, но эта встреча лишний раз подтверждала общую скученность. Прямо не Земля-планета, а одна тесная коммуналка.

— Держи баул, — герой-спаситель протянул мою сумку. — Ништяк, сумарь. Кожа-то крокодилья?

— Наверное.

— А внутри что? Золото-бриллианты?

— Ладно бы золото. Там вообще все, — я взяла сумку, заглянула внутрь. — Деньги, телефон, документы…

— Во, фуфел-то! Жаль, быстро упрыгал.

— Главное, прикинь, в Новый год — и такой подарочек! — поддержал страдальца приятель. — Точняк, подруге сумку хотел задарить. А документы в мусор спустил бы.

— Почему в мусор? Документы тоже денег стоят, — возразил собрат «гоблина». — Фотку-то — пара минут переклеить!

— Спасибо, ребята! — с чувством произнесла я. — Вы меня здорово выручили.

— Ну так! Свои же, блин!

— Ага! Мы как вопли твои услышали, сразу просекли — наших обижают.

— Это да, кричать я умею. В хор школьный два года ходила.

— Нормально! — «гоблин», что стоял ближе, обтер ладонь о штанину, вежливо протянул мне. — Гоша. Типа, как в фильме.

— Помню, — кивнула я. — «Москва слезам не верит».

— Во-во, то самое! А этого, кенаря, Кешей зовут. Как попугая из мультика…

— Сам ты попугай!

— Я, что ли, Кеша?

— Ты не Кеша, ты клоподав. И музыку отстойную слушаешь! Баскевича с Киркорычем.

— А ты сардельки хаваешь. С капустой тухлой!

— Квашеной!

— Какая, блин, разница!..

Я смотрела на них и улыбалась. От уха до уха. Конечно, они были «гоблинами» — до последней молекулы. Но все равно я была им рада. И потом: гоблины ведь тоже почти люди. И тоже могут полезные дела совершать. Обидчика вон наказали, сумку вернули. А ведь это почти геройство! Потому как что такое девушка без красивой сумки? Да ничто! Одно сплошное мяучило… Я, кстати, и различать их уже стала. В смысле, новых своих знакомых. Гоша был выше и гораздо носатее приятеля, зато у Кеши нависал надо лбом задорный чуб, а физиономию густо покрывали конопушки. Глаза, впрочем, у того и другого были серые и абсолютно шальные. Ясно было, что подурить да позубоскалить было для них делом святым.