Каптенармус

стр.

  Каптенармус Демьян





  Служил в полку каптенармусом Демьян Лапкин. И, поверьте, жил - не тужил! Звание пусть унтеровское, зато должность прямо полковничья. А уж оформить себя Демьян умел. Превратил цейхгауз в картинку волшебную. Каждая фуражечка сочтена, помечена и в книге записана. Сапоги новые, как на парад выстроены. Котелки медными рядами тянутся. Гимнастёрки в линию висят. Строгость и порядок в Демьяновых владениях. Шутка ли - каптенармус при цейхгаузе. Не каждый гражданский выговорит.



  Сам же хозяин, зорко добром казённым управляет. Бывает, так цыкнет на солдатика, тот забудет, зачем приходил. Да, что солдата! И офицера наш Демьян остудить умел. Давал понять, что не театры крутит, а, в одиночку, весь организм полковой в порядке содержит. За это и на уважение рассчитывает. Хочешь чего из амуниции получить, значит, будь любезен, отблагодари каптенармуса или, на худой конец, почтение прояви.



  Вот, сидит как-то раз, Демьян посреди казённых богатств, бутерброд с говядиной кушает. Заходит в цейхгауз солдатик. С виду неказистый, словно дьячок мухобойный. Шинелька на нём больничным халатом топорщится, фуражка блином лежит, портянки из сапог наружу лезут.



  - Ваше благородие, - мышью пищит, - господин фельдфебель за ваксой прислали.



  Демьян, на такого просителя несуразного и бровью не повёл. Доел не спеша бутерброд, крошки с кителя смахнул и только тогда к служивому повернулся.



  - Кто таков? - сурово спрашивает.



  - Синицын моя фамилия. Рядовой пулемётной роты, - сутулится солдатик.



  Другой каптенармус выдал бы положенную ваксу и дело с концом. Да, только у Демьяна за здорово живёшь и дохлого таракана не получишь. Ему непременно надо свою власть показать.



  - Что ж, - рычит, - пулемётчик Синицын, армейскую форму, как болотник мордовский носишь? Где, воронье сало, твоя молодцеватость и выправка?



  Покраснел солдатик, принялся складки расправлять и портянки за голенища прятать.



  - Я, ваше благородие, - чуть не плачет, - человек сугубо гражданский. К ратному труду непривычный, оттого и сам страдаю.



  - Дома, - глумится Демьян, - поди, всё больше на печи лежал? Руки-то у тебя, как у девки городской.



  - Никак нет, - вздыхает Синицын. - Из богомазов я. В рязанской артели десятерики писал.



  Хороший каптенармус, как багор - дай только зацепиться, обязательно клок вырвет.



  - А славно бы, - думает, - домой в деревню свой портрет отправить. Не карточку фотографическую, а картину настоящую. Пущай у родителей в избе висит и гордостью переполняет. Соседям расскажут, что дослужился сын до таких высот, что с него, как с генерала какого, натюрморты рисуют.



  Демьян-хват солдатика приобнял, в глаза душевно заглянул. И куда вся строгость только делась?



  - А, сможешь, - ласково спрашивает, - к примеру, меня живописать?



  - Дело знакомое, - солидно отвечает богомаз. И, вроде как, ростом выше становится.



  Подхватился каптенармус. Мигом со взводным договорился, что б рядового Синицына в цейхгауз на вспомогательные работы откомандировали. Поутру же, иконописца в город за красками-лаками снарядил, сам же парадный мундир чистить засел...



  Три дня Демьян перед Синицыным навытяжку стоял, а тот брови хмурил и кистью по доске шоркал. На четвёртый день сготовилась картина. Глянул на неё каптенармус и обмер. Парит в голубых небесах красавец унтер. Снизу, под ногами, пушки палят, и дым пороховой облачками у ног клубится. Сверху, над головой, солнце золотой свет льёт. В правой руке фуражка, под левой - сабля. Вгляделся Демьян в свою личину. Всё честь по чести богомаз исполнил. Лоб гладкий, глаза круглые, нос уточкой. И, казалось бы, серьёзен портрет, а, присмотришься, кривит уголки губ рисованный каптенармус. Вроде как улыбается тебе. И от улыбки той таким теплом веет, что сердце сразу миндалём зацветает.



  Наградил Демьян иконописца по-царски. В сапоги юфтевые переобул, шинельку щегольскую вручил, по карманам банки с сардинами рассовал. Расцеловал и велел впредь по любой надобности к нему идти. Сам, признаться, такой щедрости удивился. Затем повесил картину в углу, так, что бы солнечный свет падал, и залюбовался.