Карельская тропка - страница 14

В начале весны, когда черемуха едва-едва завязывает цвет, едва-едва показываются из почек чуть приметные зеленые столбики будущих белых цветов, карельскую ночь еще никак не назовешь светлой — она еще сумрачная, темная, как любая другая ночь.

Но вот у берега озера занялся по кустам первый белый цвет. Белый цвет сначала медленно, но с каждым днем все шире и выше пошел по окрайкам болот, по берегам весенних разводий, по холмам, по скалам — и вот уже все вокруг окружилось, осветилось белыми весенними цветами. И как раз в это время, когда черемуха расходится вовсю, к нашему озеру и заглядывает первая белая ночь. Сначала эта ночь незаметная, будто это вовсе и не свет неба, а белые цветы сделали ночь посветлей; во догорает, отцветает черемуха, а свет ночи остается, и тогда ты уже веришь, что встретил наконец настоящую белую ночь.

Когда весна задерживается в пути, а вместе с ней задерживается и черемуха, белая ночь может прийти пораньше черемухи, тогда она приходит еще по снегу, но так же незаметно, правда, не от весенних цветов, а от сырого, мутного тумана тающей зимы…

В этот раз весна порядком запоздала, и снег долго еще лежал по обочинам дорог и у стены моего дома. Лежал снег еще и на месте дальнего лесного покоса. Под солнцем этот снег все-таки таял, убывал с каждым днем, а по ночам нет-нет да и схватывался сверху прочной морозной коркой, и на этой исчезающей снежной поляне, как на остатках сцены, с утра до вечера отплясывали свои лесные петушиные пляски тетерева-черныши.

Тетерева-плясуны, как и подобает большинству весенним лесным артистам, придерживались вполне строгих законов… С наступлением темноты они прекращали свои захватывающие выступления, ночью отдыхали недалеко от эстрады, а утром, как только начинался рассвет, оживлялись, забирались на вершины берез и, неловко раскачиваясь на мягких березовых ветвях, улюлюкали и чуфыкали на весь лес, объявляя о начале спектакля. Накричавшись вдоволь с высоты окружающих поляну берез, птицы слетали вниз и под одобрительное квохтанье дам-тетерок принимались выделывать такие кренделя и так высоко подпрыгивать, что ни русская пляска, ни украинский гопак не могли сравниться с весенними тетеревиными танцами. К полудню тетеревиный пляс чуть охлаждался, а к вечеру стихал и вовсе, уступая место вечерней тишине и сумеречному стрекотанию дроздов, если таковые успевали вернуться из жарких стран к началу настоящих тетеревиных токов.

Я хорошо знал тетеревиное расписание и приходил на ток, чтобы не пугать птиц, только тогда, когда танцоры спали. Я приходил на ток среди ночи, забирался в шалаш и тихо ждал рассвета, а потом долго наблюдал за плясунами, стараясь найти уже в который раз ответ на волнующий меня вопрос: «Что это такое, тетеревиные танцы и схватки, — ритуальные па, как любой брачный танец или разминка, а следом за ней и рукопашная, которой суждено перейти в бой не на жизнь, а на смерть?»

Тетерева не торопились пока отвечать на мои вопросы, а весна наступала уверенно и хватко, будто наверстывала дни за долгое опоздание. И очень скоро дорога к моему шалашу на краю лесного выкоса совсем раскисла и стала походить на ту глиняную кашу, которую после дождя любят месить босыми ногами деревенские мальчишки, только моя дорога-месиво была немного поглубже и похолодней. Пенное крошево ледовитого снега кисло пузырилось вокруг, и пробраться по такой каше-льду в лес было очень нелегко. Я пропустил уже несколько тетеревиных токов, и теперь совсем не знал, что же делается сейчас там, в лесу, на поляне?.. Может, тетерева уже покинули свою сцену? Может, сцена уже растаяла?..

Теперь по утрам я чутко прислушивался к каждому звуку, приходящему из леса, и иногда среди уханья голубя и скрипучего верещания дроздов улавливал далекие голоса тетеревов… Тетерева там, в лесу, все еще продолжали токовать. Наконец я не выдержал, натянул повыше сапоги и с вечера побрел по кислому снегу в свой шалаш.

До шалаша я добирался долго, а когда отчетливо услышал близкие голоса тетеревов и посмотрел на часы, то невольно испугался — было уже двенадцать часов ночи… «Неужели так долго пробирался я по весеннему снегу?..» И тут же другая мысль остановила предыдущую: «Двенадцать часов ночи… А где же сама ночь?..»