Карл Смелый. Жанна д’Арк - страница 33
Тем не менее Людовик опасался, что церемония не доведена до конца.
— Всюду ли меня помазали? — спросил он.
Стоило огромного труда убедить его, что все сделано правильно.
После этого он позволил снова облачить его в одежды; пэры надели на него все от рубашки до мантии и усадили его на трон, возвышавшийся на двадцать семь футов.
Затем первый пэр, герцог Бургундский, стоявший ближе всех к нему, взял корону, поднял ее над головой короля и прочно возложил ему на голову, воскликнув при этом:
— Да здравствует король! Монжуа! Сен-Дени!
Вслед за тем он подвел короля к дискосу со Святыми Дарами, указывая ему, когда следует снять корону, когда вновь надеть ее, когда подняться к алтарю, когда спуститься вниз; затем, когда церемония завершилась,
Людовик преклонил колени перед герцогом: чтобы возводить в рыцарское достоинство других, он должен был прежде стать рыцарем сам. Герцог ударил его по спине плоской стороной клинка своего меча, и король мог теперь, в свой черед, совершать то же с другими.
После этого был устроен роскошный пир. Во время него король восседал на своем троне; однако, сидя там, он позаботился о том, чтобы этот трон не возвышался на двадцать семь футов, а находился на одном уровне с его тарелкой; более того, поскольку королю мешала корона, съехавшая ему на уши, он без всяких церемоний снял ее, положил на стол и, став менее стесненным в движениях, принялся беседовать ... С принцами? Вовсе нет ... с Филиппом По, который, не будучи знатным сеньором, не имел права сидеть за столом и стоял позади кресла короля.
Церемония завершилась подношением богатых даров, которые герцог сделал королю, а затем клятвенным обещанием верности, которое вассал принес своему сюзерену. Кстати, в этом отношении герцог проявил избыточную щедрость, принеся клятву верности не только за принадлежащие ему земли во Франции, но и за свои владения на территории Империи: Брабанта, Люксембурга, Эно, Зеландии, Намюра и т.д., и т.д.
Было вполне очевидно, что в этот момент герцог Бургундский полагал себя подлинным королем Франции и ему казалось, будто он приносит клятву верности самому себе.
Герцог мог полагать то же самое и по прибытии в Париж, ибо ему достались все почести во время торжественного въезда в столицу, которым он руководил целиком и полностью.
Как мы уже говорили, у герцога Бургундского был собственный дворец в Париже; герцог заранее распорядился приготовить его к своему приезду, и эта предосторожность была нелишней, ибо Филипп не приезжал в Париж вот уже двадцать шесть лет.
Он прибыл туда 20 августа, оставив Людовика XI в Сен-Дени, где должна была быть отслужена панихида по усопшему королю. Задержавшись поэтому в пути, Людовик XI прибыл на следующее утро и остановился во дворце, которым Жан Бюро владел в Поршероне.
Герцог выехал навстречу ему, взяв с собой двести сорок дворян.
Магистраты и представители гильдий столицы ожидали короля, стоя у ворот Сен-Дени вместе с Преданным Сердцем, герольдом города Парижа. Магистраты вручили королю ключи, а Преданное Сердце представил ему пять дам, богато одетых, сидевших верхом на великолепных лошадях и символизировавших пять букв, которые образуют название города Парижа.
Король вступил в город, сопровождаемый двенадцатью тысячами конников. Короля убедили надеть для этого торжественного въезда нечто вроде парадного наряда: на нем был темно-красный камзол, белая атласная мантия и капюшон с фестонами; лошадь у него была белая — в знак его верховной власти. Эшевены держали над его головой балдахин.
Почти сразу же за королем следовал герцог Бургундский, богато одетый и сидевший верхом на великолепной лошади; седло и наглазник этой лошади были вышиты алмазами; ими было усыпано и одеяние всадника; кошелек, висевший у него на поясе, тоже был украшен ими; всего на герцоге было драгоценных камней более чем на миллион.
Король направился прямо в собор Парижской Богоматери, чтобы вознести молитву Господу. На всех улицах, по которым он должен был проследовать, разыгрывались мистерии; но одним из самых прелестных зрелищ, которые ему удалось увидеть во время этого торжественного въезда, были сирены с улицы Понсо, то есть три юные девушки, которые играли на лютнях или лирах и пели, погруженные в воду по пояс. Верхнюю часть их тел ничего не скрывало, а нижняя часть была прикрыта лишь водой. Для того, чтобы изобразить неотразимых обольстительниц, были выбраны три самые красивые девушки, каких только удалось найти.