Картина ожидания - страница 14
Чайки летали над ними и громко кричали, широко разевая клювы.
- Птицы просят хлеба, но лучше бы они исклевали печаль мою! - тоскливо сказала Катерина и продолжила рассказ: - Он потребовал у меня ребенка во имя искупления проклятия своего рода. Я отказала, неразумная. Не стану описывать тебе мир ужасов, которыми он меня окружил. Слова - линялые тряпки в сравнении с действительностью. Притом для тебя он избрал другое испытание. Скажу лишь, что я скрылась от него в измученном летней жарою поле и там, под музыку цветов, родила ребенка с глазами зелеными, как молодые листочки. От его взгляда весь мир заговорил со мной. Мне показалось, что в тех словах - надежда на спасение. Однако Жизнь только молча обещает, а если говорит, то одно лишь слово: «Никогда». Пока я отдыхала, возник он, отец… Я обманным движением схватила ребенка, над которым он уже склонился, и бросилась бежать. Он скользил за мною, но я успела добежать до реки.
Путь назад был отрезан его многочисленной родней, и чудом показалась мне одинокая лодка. Я вскочила в нее, радуясь спасению, и, лишь когда она отошла от берега, обнаружила, что нет весел. Одной рукой я держала ребенка, другой пыталась грести. А он стоял на берегу и молча смотрел на меня. И вдруг… его ли взгляд был тому причиной, мое ли неловкое движение… но лодка опрокинулась. Поверь, я долго плавала, ныряла, но не нашла моего ребенка…
Волна выбросила меня на берег, к его ногам. Он посмотрел на меня своими золотистыми глазами без злобы и горя и ушел, оставив меня вечно качаться на волнах, а по ночам дремать, уткнувшись носом в песок. А на прощанье… на прощанье он проговорил… слова его показались мне непонятными, но теперь я знаю их смысл: «Будет еще один. Последний. И уж тогда я не упущу своего шанса».
Ты поняла? Он надеется теперь только на твоего ребенка. Это последняя удача для него, больше он не сможет иметь детей, и останется ему вечно ползать и вечно носить проклятие змеиного рода. Он готов на все, лишь бы заполучить ребенка. Ты выслушала меня… не противься ему. Ведь дитя твое останется с тобою - он только раз коснется ребенка своим ядовитым языком, чтобы переложить на него родовое проклятие. Пусть дитя останется чужим - оно будет жить. Твоей одинокой душе не придется вечно носиться по волнам тоски. Все равно он своего добьется.
Все смерклось перед Майей, а лодка между тем мягко вышла на берег.
- Теперь иди, - устало сказала Катерина, махнув в сторону близко подступившего темного леса. - И помни мой рассказ.
Она облокотилась на борт, а Майя ступила на влажную кромку песка, переходящего в узкую полоску травы. По ней тянулись следы, но чьи они - человечьи, птичьи, звериного ли когтя, - различить было невозможно.
- Не мешкай! - подтолкнул ее голос.
Майя сделала несколько шагов и оглянулась.
- Иди же, иди!… - реяло в воздухе, но белой и красивой, как платье невесты, лодки и бледной женщины в ней Майя не увидела. На волне печально покачивалась серая, выцветшая плоскодонка с облупленной надписью на борту: «Катерина-одиночка».
Никто не нашел бы брода через ручьи и речки, которые пришлось перейти Майе, никто не нашел бы дороги в том бездорожье, какое являла собой ощетиненная темная тайга, но внезапно чаща, будто по чьему-то грубому приказу, расступилась, и перед Майей оказалась россыпь синих камней. Ни солнца, ни луны не было в небе, и чудилось, будто сами камни источают неяркий, холодноватый свет.
Зарокотал гром. «Чьи проклятия и обеты звучат в раскатах грома…» - вспомнила Майя и затрепетала.
Две темные тучи, похожие цветом на лежащие перед Майей камни, начали сходиться - сперва медленно, а потом с разгону ударились друг о друга, сотрясая мир грохотом и опуская дождевую мглу. Лес зашумел, трава затрепетала. Майя стояла, не зная, куда идти, слыша, как из тьмы возникают голоса, протяжно что-то напевающие.
Наконец мгла рассеялась, и Майя увидела огромный колодец, из которого, клубясь, выползали змеи.
Множество змей! Майя сама не могла бы объяснить, почему не бежит прочь с криком. Словно бы кто-то нашептывал ей слова, приказывающие оставаться на месте и смотреть. И она смотрела.