Картинки на бегу - страница 6
Меня уволили за неподобающее советскому журналисту поведение.
Дело давнее, я уже о нем и забыл, а вот же всплыло; система незабывающая, непрощающая. Дело было такое: мне дали задание организовать материал пропагандиста в сети комсомольского просвещения, в связи с началом учебного года или с чем-то еще. В предгорьях Алтая, в глубинке, нашел пропагандиста Ковтун, пригожую учительницу русского языка и литературы, приехавшую в глубинку после Харьковского пединститута. Пропагандистка пожаловалась мне на первого секретаря Бийского горкома комсомола Скрылева: «У нас в кружке, конечно, занятия идут по программе, но молодежь приходит и о своем наболевшем высказывается. Мы обсуждаем и наши местные проблемы. Скрылев приехал и мне устроил нагоняй, говорит: «Политзанятие есть политзанятие!»
Я говорю пропагандистке Ковтун: «Я запишу то, что вы мне рассказали, за вашей подписью напечатаем в газете. Это как раз то, что нужно: после Двадцатого съезда идет борьба с формализмом в партийной и комсомольской работе...» Пропагандистка засмущалась: «Ой, что вы, лучше не надо...» Но я уже не слышал и не видел ее, работал оперативно. Вскоре в газете появилась статья за подписью Ковтун «Политзанятие есть политзанятие», в которой секретарь горкома Скрылев выступал формалистом и бюрократом. Помню, меня похвалили за эту статью.
Но первый секретарь Бийского горкома Скрылев стукнул секретарю крайкома по агитации и пропаганде Хомутову, молодому человеку лет тридцати, с острым взглядом, в очках в тонкой оправе, одновременно похожему на всех революционных демократов: Белинского, Добролюбова, Чернышевского. Хомутов давно ко мне приглядывался косым оком, я ему не нравился: с интеллигентским душком, таким в Сибири не место. Стали копать. Нашли пропагандистку Ковтун, взяли ее за чувствительное место, девушке куда податься? Она им говорит: «Приехал корреспондент, я ему ничего такого не говорила, он сам все придумал и написал, и мою подпись поставил». Подняли оригинал статьи «Политзанятие есть политзанятие», а там никакой подписи Ковтун нет. Так в советской журналистике не принято, такое не проходит. Поставили на бюро вопрос и решили.
В одну из последних прогулок по Бийску мне навстречу попался первый секретарь горкома комсомола Скрылев. Посмотрел на меня с насмешливым интересом, позвал: «Зайдем к нам». Мы пришли в горком комсомола, Скрылев заперся в своем кабинете первого секретаря, достал из сейфа бутылку водки, мы выпили, нашлась и закуска. Лицо Скрылева вдруг вызверилось, глаза остекленели. Он напрыгнул на меня, стал ломить, валить на пол. Вот здесь мне понадобилось мое железо: я учился хорошо владеть собою в странствии по горам. Скрылева приобнял, до хруста стиснул в объятиях, оторвал от пола, уложил на его секретарский стол, так чтобы он больше не рыпался.
На прощанье Скрылев сказал:
«Ну, ты молоток! Я думал, что ты интеллигентный хлюпик».
«Знай нашего брата корреспондента», — сказал я Скрылеву.
Понятно, что отосланные с дороги корреспонденции о моей последней командировке в Горный Алтай остались ненапечатанными. Хотя в редакции меня проводили со слезами, правда, пьяными, но искренними.
Наша с Иваном поездка в Горный Алтай подробно описана в моей повести «До полудня». Но я все раскладываю цветные картинки памяти, прикидываю, что последовало за чем, что из чего вышло. Если бы я не пробежал в первый раз сто шагов по опушке бийского бора, то едва ли бы решился закатиться в тайгу, и глухаря бы не подарил бабушке Степаниде, и первый секретарь горкома комсомола Скрылев остался бы победителем надо мной, и повести бы не было, да мало ли что еще... Жизнь бы вышла другая, без цветных в ней картинок.
Помню: лето на Сахалине, Свободный переулок на окраине Южно-Сахалинска, самое начало шестидесятых годов. Утром взбегаю на сопку — тысяча шагов до вершины. Обратно спускаюсь не торопясь. Днем составляю альманах «Сахалин»: Санги, Ткаченке, Лебков, Белоусов, Алшутов, Озолин, Агния 3... Да, обязательно тиснуть в альманахе Агнию 3., вот эти ее стихи: