Карты мира снов [СИ] - страница 75

— Даэд?

— Есть хочешь?

Она засмеялась из полумрака. Даэд принес глубокую дольку, полную мякоти, сел на край постели и стал кормить Неллет, суя комки мякоти в открытый, как у птенца рот. Наевшись, она поймала его руку, положила на свой впалый живот.

— Может быть, земля, рождающая плоды, одарит нас милостью. Вдруг я рожу нам сына, Даэд? Или еще одну маленькую Неллет. Ты не испугаешься?

Живот был теплым и вздрагивал от тихого смеха.

— Чего мне бояться, — рассудительно ответил Даэд, — у меня две младших сестры и два старших брата, те еще негодяи. А рыбы и орехов хватит на десять маленьких Неллет. Подвинься, толстая моя жена, я лягу рядом. Утро еще нескоро.

Он очень радовался тому, как радуется она его шуткам. И засыпая, укорил себя за мысленные мучения. Почему он решил, что в другом мире все должно работать по-другому? Элле Немерос учил их не мучить свой мозг, гоняя его кнутом неразрешимых вопросов. Разум велик, он умеет справляться с проблемами, если вы достаточно умны, чтоб не мешать ему трудиться. Мы будем спать, решил Даэд, утром займемся любовью. И после вкусной еды отправимся к лагуне. А все, чему суждено совершиться, наступит само. И мы в наступившем сделаем то, что подскажет нам разум, который уже занимается поставленными перед ним вопросами.

Их любовь стала главным цветком самого цветущего месяца года на этой земле. Как яркая точка, поставленная двумя в бескрайнем царстве весны, на самой ее вершине. И все прочее отступило на цыпочках, чтоб не мешать двоим наслаждаться новым счастьем.

Внешне все продолжалось без изменений, по-прежнему они просыпались, чтобы заняться обыденными делами. Найти еду, починить что-то в хижине, уйти в рощу за медом или в дальнюю — за пальмовыми орехами. Поставить в ручье маленькую сеть для рыбы. Искать древесные грибы, потом придумать, как лучше их приготовить. И между всеми привычными занятиями теперь возникло еще одно — важное, самое главное. Они занимались любовью. По утрам, просыпаясь. На берегу, мокрые от морской соли, нагретые ярким устойчивым солнцем. Вечером в хижине, слушая вкрадчивые мелкие дождики, совсем не такие, как рясный ливень, отметивший начало месяца цветов. И конечно, ночами, когда к их дыханию примешивались неясные дальние звуки, которые стали для Даэда тоже привычными. Он примирился с тем, что когда-то пойдет одолеть плавную вершину центрального холма, с которой наверняка увидит, что это там, звучит и мерцает багровыми сполохами. И, приняв решение, успокоился. Потому что понял, оно все изменит, и пока не изменило, нужно прожить данную обоим милость взаимной любви.

Это было, как еще один мир внутри мира. И можно рисовать новые карты, думал Даэд, в свечении ночных светляков разглядывая плавные изгибы тела Неллет, путешествуя по ним губами и пальцами. А потом, тяжело дыша, ложился навзничь, закрывал глаза, улыбаясь и слушая, как по его груди, животу и бедрам путешествуют ее тонкие пальцы. Лежал, не подозревая, как похожа сейчас его улыбка на ту, что еле заметно приподнимала уголки губ мужского профиля на древнем барельефе.

Однажды, не открывая глаз, сказал в тишине ночи:

— Это счастье. Вот какое оно.

И открыл глаза, обеспокоенный тем, что касания и ее дыхание исчезли.

Неллет сидела на краю постели, сгорбив спину и упираясь руками в покрывало. Волосы скрыли ее профиль и плечи.

— Что? Что с тобой, моя Нель?

Она молчала и Даэд, испуганный тем, что сделал или сказал что-то не так, приподнялся, трогая ладонью плечо с пушистой волной волос. Неллет вздрогнула и отодвинулась на самый край, рука Даэда повисла в пустоте.

— Мой лепесток, моя морская ракушка, мое сердце. Я люблю тебя. Ты что? Неллет?

Замолчал, не зная, что сказать еще. И мучаясь своей черствостью, вдруг рассердился. Заныли руки и голова, будто приходилось удерживать на ладонях хрупкий шар из тончайшего стекла, какие делали мастера украшений, заранее зная, что эфемерные игрушки не проживут дольше праздничных дней. Я люблю ее, сказал Даэд себе, я так сильно ее люблю, но приходится думать даже, как дышать, как смотреть, взвешивать каждое слово и движение.