Каспер в Нью-Йорке - страница 6

стр.

Кислому Юджину в конце концов удалось схватить беглянку за лодыжку. Она молниеносно среагировала и засветила ему пяткой в челюсть. Юджин чуть не разжал руки, но тут подоспел сам Гуччи и мертвой хваткой вцепился в добычу. Однако, когда его пальцы сжали коленку (Гуччи совсем позабыл, что боится щекотки), нога вдруг стала отчаянно барабанить своего хозяина по голове.

Гуччи изрыгал проклятия, но держался. Шутка ли – семьсот двадцать лет основного срока, да еще восемьсот лет сверху – это получается такой огромный бутербродище в целых полтора тысячелетия! Нет, великоват для него... Определенно великоват.

Бутлегер и вымогатель несколько раз ударил взбунтовавшейся ногой по стене. Та попыталась сделать хозяину подсечку. Но Гуччи был начеку. Он колотил беглянку о стену до тех пор, пока дрожащий большой палец на ноге не показал вверх: пощады!

– А слушаться будешь? – грозно спросил Гуччи.

Палец с готовностью закивал.

– Смотри. Чуть что – ампутирую к чертовой бабушке. Тогда ты мне больше не нога.

Гуччи приставил конечность на место, повертел ею в разные стороны, и, прихрамывая, двинулся к Касперу.

Бедняга Каспер завис в воздухе напротив двери. Он со смешанным чувством любопытства и страха смотрел на Зубило. Каспер даже не предполагал, что бутлегер и вымогатель давно уже обвинил его во всех своих несчастьях и вынес суровый приговор.

– Готовься, Чистюля, – проговорил Гуччи, тыча указательным пальцем прямо в лицо Каспера. – Сегодня у тебя будет тяжелая ночь... Вот так.

Глава 4

Еще когда Каспер был двенадцатилетним мальчишкой, он твердо усвоил, что от жизни можно ожидать каких угодно сюрпризов, чаще всего – неприятных. Это как в уравнениях с двумя неизвестными, которые Каспер терпеть не мог: в девяносто девяти случаях из ста «а» и «в» оказывались вовсе не теми числами, которые он ставил в графе «ответ».

Но оказалось, что и смерть таит в себе массу неприятных сюрпризов. Издали, конечно, она смотрелась, как всего-навсего ОДНА БОЛЬШАЯ неприятность. Но это – только издали. Стоило только подойти к ней поближе, как большая смерть обернулась тысячью крошечных смертей. И ни одна из них не была понарошку.

Самой поганенькой маленькой смертью, была перспектива бесконечной отсидки в Аббаде. Восемьсот лет!.. Для существа, впервые осознавшего себя не более тринадцати лет назад, это было равносильно вечному заключению.

Возможно, Каспер приспособился бы в конце концов к медленному течению времени и научился бы оперировать не секундами, а годами и десятилетиями... Но это было невозможно, пока все заключенные Аббада (за очень малым исключением) презирали его и делали все, чтобы мальчишка начал отмечать зарубками каждую десятую и сотую долю проклятых мгновений, проведенных здесь. Его запихивали в банки, пробирки и спичечные коробки, откуда выпускали только на время утренней и вечерней проверки. Однажды Каспера измолотили в лепешку, потом скатали в трубочку и плевались из нее жеваной бумагой...

Воры и казнокрады, что сидели в Аббаде, устраивали целые шоу, принародно подсчитывая награбленные в течение земной жизни суммы, затем деля их на срок отсидки и получая в результате ТО, РАДИ ЧЕГО И ПОСТРАДАТЬ НЕ ГРЕХ.

– Я купил каждый год отсидки за две тысячи награбленных долларов! – с гордостью объявлял один.

– А я – за шесть тысяч семьсот! – объявлял другой.

– А я – за десять триста!

– А я...

Чем выше сумма сделки – тем большая честь вору. Каспер же заплатил за каждый свой год... Сколько-сколько?.. Сотню долларов делим на восемьсот лет... Мгм-м. Двенадцать с половиной центов. Двенадцать с половиной центов, разрази их гром!.. Иначе говоря, триста шестьдесят пять дней заключения Каспера стоили столько же, сколько коробка самых дешевых спичек. Когда обитатели Аббада узнали об этом, у них чуть животы не полопались от смеха.

У Аббадских убийц и маньяков – свой счет. Они тоже подсчитывают, сколько заплатили за пребывание на Постылом холме. Но уже не в долларах, а в человеческих жизнях.

– У меня каждый год идет за два!

– А у меня – за восемнадцать!..

– А у меня...

– А у меня...

Касперу сказать нечего. Ему кажется, что первый год его заключения длится уже по меньшей мере тысячелетие. Но это – из другой оперы. Об этом лучше промолчать.