Кассеты Шохина - страница 12

Возвращаясь от Сашки домой, Владик сделал крюк, и теперь удобнее было подъехать на автобусе. На остановке было пусто. Но вскоре появился сутулый, высокий мужчина в расстегнутой куртке — он подошел, вольно размахивая руками, и неожиданно тонким голосом спроси Владика:

— Эй, закурить не будет?

— Нет...

— Врешь! Хотя... черт с тобой...

Он подошел к урне, приподнял ее и перевернул. На темный затоптанный снег под фонарем вывалились бумажки, пустые сигаретные пачки, палочки от мороженого. Мужчина принялся разбрасывать мусор и собирать в костлявую ладонь окурки. И закурил, неудобно привалившись высоко поднятым плечом к столбу. «Сразу в рот... Хоть фильтр опалил бы!» — с отвращением подумал Владик. Смотреть на мужчину было противно и интересно.

Разные случились встречи в эту предновогоднюю неделю. Однажды Владик ушел от дома на несколько станций метро. И обнаружил, что денег у него нет, только два талона на трамвай-троллейбус-автобус... Продавать их было, конечно, стыдно, но что делать? Он подошел к остановке и предложил талончик женщине с закутанным сверху донизу мальчиком — только толстый нос торчал. Почему-то она очень испугалась Владика. Прижала к себе мальчика и зло забормотала:

— Не надо нам, ничего не надо, иди отсюда!

Больше Владик ни к кому подходить не решился, потоптался у входа в метро и вошел внутрь. И пожилая билетерша у автоматов взяла талончик и пропустила Владика, покачав головой.

А одна встреча была жутковатая. Видно, автобуса не было долго: компания из ребят и трех девушек вовсю крыла «эту дыру»... Крыла, крыла, и вдруг один из них с размаху ударил ногой по прозрачной стенке остановки. С грохотом посыпались стекла, девушки радостно завизжали, двое мужчин молча и поспешно отошли в сторону. Владик тоже. А те били и били, пока не расшибли все, и остановка стала пустая и голая — только крыша осталась на железных стойках да мерцающая куча осколков внизу...

Близкий праздник был уже во всем: снег наконец-то улегся прочно, по-зимнему, люди на улицах тащили запеленутые елки, и в вагонах метро пахло оттаявшим елочным духом. Последние два года Владик покупал елку сам: занимал очередь на базаре, выбирал... И оказалось, что выбирать он умел. Как-то он их чувствовал, что ли, — оба раза купленные им елочки достояли до марта! После старого Нового года елку разряжали, она стояла свободная в большой банке с водой, только дождиком посверкивала. Выпускала мягкие побеги, и они вытягивались, распушались и светились среди старой глухой хвои, как светло-зеленые свечки.

В этом году родители о елке не вспоминали, и Владик тоже не заговаривал. Но на базары заходил: хорошо было бродить под разноцветными фонариками, дышать лесом, трогать елки за холодные живые лапы, щупать, какова хвоя, и мысленно говорить какой-нибудь: «А вот тебя бы я взял! Ты бы мне подошла!»

Одну такую елочку он посоветовал взять растерянной женщине, которая бестолково перекладывала их с места на место, ни на какой не решаясь остановиться. Сказал, что держать лучше в воде — и тогда к концу января пойдут новые побеги и она простоит до весны. И пускай с одной стороны лапы у нее короче, это не страшно, даже наоборот: удобнее ставить у стенки. Женщина в столь длинную еловую жизнь не поверила, кажется, но все равно была благодарна Владику. А он знал, что потом она будет еще благодарней: эта елка точно должна была дожить до весны!

Еще Владик впервые обнаружил, как много кругом людей, которые вдвоем. Мужчин и женщин, ребят и девушек... Неужели у всех у них любовь? У всех-всех? Наверно, для кого-то это тоже «ошибки» — и они станут потом жалеть, как отец, что зря потеряли время...

Иногда, когда он вскидывал голову, делалось неуютно: улицы словно придавлены, зарешечены сверху сетями тяжелых проводов. Идти становилось неприятно, душно — как по длинной клетке. Но все равно на улице было лучше, чем дома. Родители что-то все доказывали и доказывали друг другу. Владик включал на полную мощность магнитофон, и вскоре к нему врывались с вопросом:

— Ты что, с ума спятил? Прекрати немедленно!

Он прекращал. И отвечал, что крыша поехала не у него, а кое у кого другого! И уходил на улицу.