Катавасия - страница 40
Свернули вправо, посолонь, взору Двинцова открылась большая, почти идеально круглая поляна, сплошняком огороженная такими же, как в "коридоре" гигантскими пихтами. Кое-где в "стенах" виднелись, светлея (а не темнея, как ни странно) проходы и окна, обрамлённые весёлым живым багетом из каких-то вьющихся цветов. По центру поляны аккуратно расположились причудливо изогнутые у комля берёзы, образуя собственными стволами удобные креслица, устланные мхом. Удобные, судя по той свободной позе, в коей расположился в одном из "кресел" небольшого роста, седенький с короткой опрятной бородкой и длинными седыми усами, спускавшимися до середины груди, старичок, старательно шлифовавший суконкой кусок речного янтаря.
Рыжая, завидев деда, выпустила Вадимову руку, запрыгала к деду, радостно и громко пища:
- Дедуня! Глянь-ка, какого мы приблуду отыскали на Днери! Грязный, одет не по-нашему, ест только тухлятину и говор больно чудной: всё вроде понятно, а сложено не так. Он, дед-Сём, топиться хотел, чес-слово! Ди-и-и-кий - ужас прям! Наверное, с гор спустился! - Златка застыла с открытым ртом, поражённая собственным открытием - А, может, он Горыныч и есть? Ой, мамочки! Гей, народ, мы Горыныча живого привели, только маленького ещё!
На треск нахальной берегини, отовсюду стали появляться люди: женщины, девчонки, всего пара мальчишек, трое мужиков. Народ осторожно окружал офигевавшего Двинцова, тихо меж собой переговариваясь, в руках у нескольких женщин очутилась развёрнутая рыбацкая сеть, мужики потянули из-за поясов топорики-ватры с длинными изузоренными ручками.
Двинцов судорожно сжал обоими руками "копьё", выставил вперёд левую ногу, по-совиному крутил головой, ожидая нападения, прикинув про себя, что прорываться надо через мужиков, которые этого-то как раз и не ожидают. На женщин бежать, так, чего доброго, можно и в сети завянуть.
Возникшую было в посёлке напряжёнку резко прервал старик:
- Ти-и-ха! А ты, сорока, уймись! Сама приволокла, сама всех переполошила! Какой такой Горыныч? - Дед развернулся к остальным девушкам, приведшим Двинцова, - А вы чего умолкли, глаза выпучили? Проверяли? Блазни не учуяли? Песню играть заставили? Красава, ты старшая - держи ответ!
Златка обиженно смолкла, часто-часто захлопала густыми длинными ресницами, готовая вот-вот "капнуть", по детски зашмыгала носом, отвернулась, ковыряя мураву замурзанной, измазанной зелёным травяным соком, ножкой. Смуглянка в голубом, уже раз вступавшаяся за Вадима, оказавшаяся Красавой, вышла вперёд:
- Дедушка Семён, народ честной, вы уж простите Златку, она ведь поначалу ляпнет невесть что, а потом уж думает, да вы ж её знаете. Приблуду на берегу нашли, из лесу вышел. Из пожитков, кроме этих вот шкуры да палки, торба ещё была, а в ней - мясо тухлое, так он ту торбу, как с нами пошёл, так и бросил. Падлу ли есть привык, али так - припас пропал, то я не ведаю, не спрашивали ещё, только Навью кровь не учуяли. Песнь сыграл, хоть не по-нашему, и ране не слыханную, но молвь его корявую разобрать можно, на славенскую схожа, а в песне злого не было - за то душой своей вам ручаюсь. Имени-прозвища у него спросить позабыли, так то опять - Златка всех затараторила.
- Златка, Златка! Чуть чё, так я виноватая, да?! - обиженно, со слезами в голосе выпискнула рыжая, - А он, может, покуда шли, мне только всё и рассказал... А я вот вам теперь ничего не скажу, сами выведывайте! Вот!
Златка, всем своим видом изображая оскорблённую невинность, развернулась и, сопровождаемая дружным добрым смехом оттаявшей толпы, направилась к одной из "дверей".
Сеть исчезла из виду также незаметно, как и появилась, топорики перекочевали за спины, смотрели уже просто с любопытством. Семён обратился к Двинцову:
- Ну, рассказывать что за овощ ты такой, после станешь, пока одно лишь спрошу, что в брашно приемлешь? Чем угощать тебя с дороги прикажешь?
- Да всё, что дадите, то и есть буду, - Вадим спохватился, - Только тухлятины я не ем, вы не думайте! Просто я мясо плохо прокоптил, да и без соли... Вот.