Катись, помидорка! - страница 7

Не смотря на абсурдность ситуации, Иван чуть не засмеялся:

— Хотите сказать, что ваш козёл души выкакивает?

— Знаешь, я как-то пробовала своим дерьмом кидаться, но толку нет. Только люди обижаются. А вот через Яшку человека можно вернуть. Вот я и хожу, навозников обстреливаю. Им как душу обратно вобьёт, они стоят, ничего понять не могут. Прошлая жизнь как в тумане. Но потом их Нинка ловит. Вновь в навозников превращает. Мы считай две команды. Только я говном людей потчую, а Нинка помидорами. Тут уж и ты смекнёшь, кто выигрывает.

— А давно это всё происходит?

— Да уж немногим после войны. Как общество основали.

— Погодите-погодите, — запротестовал Иван, — тёть Нине же пятьдесят сколько-то. Мама у неё на дне рождения была.

— Больше твоей тёть Нине, — хмыкнула баба Клава. — И мне больше. И Яшке тоже больше. Он ещё в войну с моей семьёй жил. Не веришь? А помнишь, как маленький на Яшу поглазеть прибегал? И сколько с тех пор лет прошло? То-то же. Всё-таки знает Нинка толк в огороде.

Баба Клава отрезала от помидорки тонкий ломтик и положила в сморщенный рот. Зажевала, зажмурилась. Морщины на её лице немного разгладились. Затем бабка сказала:

— А берёзу, Ваня, они сожгут. В полночь, как водится. На поляне. И тогда всё, Ваня. Конец нам. И мать твою обратят. Но мы им этого не позволим.

Яша победно заблеял.

Иван пробирался огородами с тяжёлым мешком за плечами.

Под каждым кустом мерещился сжавшийся в пружину Юрок, готовый выпрыгнуть, вцепиться в лицо. Мучительно хотелось вернуться на участок баб Клавы. Но старуха сказала, что этого от них и ждут.

Вой вдалеке затих, и в ночи громко стрекотали кузнечики. Замышляя недоброе, качалась трава. Не спали подсолнухи. Гигантские мальвы, как инопланетные антенны, посылали что-то к звёздам. Одинокая туя застыла как высокий человек с узкими плечами.

Иван полз, стараясь не растрясти мешок из-под картошки.

В нём пересыпалось твёрдое, сухое, гремливое.

Дачи были пусты. Только изредка кто-то появлялся на огородах, и тогда Иван замирал. Он долго пролежал в сточной канаве, слушая влажные кишечные звуки из уборной. Деревянный сортир раскачивался, сначала там натужно свистела дудка, затем что-то хлопнуло и обвалилось. Раздался облегчённый стон, дверь взвизгнула, и на дорожку вывалилась тёмная громада в одних трусах. Через них свешивался огромный живот. Не подходя к умывальнику, гигант прошлёпал босиком прямо к дому и скрылся в нём.

На другом огороде стояла женщина со шлангом. Она поливала грядки, рассеивая пальцем напор. Листья давно покрылись блестящим жемчугом, а женщина всё поливала и поливала, направляя струю во тьму. Упруго звучала вода. Попадала в живое.

Из приоткрытой теплицы раздавался натужный скрип. Согнутая фигура сверлила коловоротом землю. Ворот поднимал рыхлую кашу, патрон уходил вниз, к корням. Фигура сгибалась всё ниже. Сильнее скрипела ручка коловорота. Вгрызался в землю металл. Пахло селёдочными головами.

Некоторые дачи не спали. Окна их попеременно вспыхивали то серым, то фиолетовым.

Наверное, телевизор.

У самой поляны Иван залёг в траве. Мешок сложил рядом.

Поляна была заполнена садоводами. Берёзу ещё не зажгли, но вокруг раскачивался хоровод. Навозники пели глухо, вытягивая низкую монашескую ноту. Насмешливо смотрела луна. Длинные угрюмые тени убегали в траву, жили отдельно от людей.

На горе веточек с зеленью, похожих на ощипанные куриные косточки, восседала тётя Нина. Крупная, с развевающимися от ветра волосами, женщина как царица утопала в мягком берёзовом троне.

Подле неё подобострастно крутился Юрок. Иногда тётя Нина клала ему на спину могучую руку. Юрок урчал и от удовольствия начинал кусаться. Тогда тётя Нина давила сильнее, кости Юрка хрустели, и он, изгибаясь, выскальзывал из хватки.

Иван в нетерпении облизал губы. Бабы Клавы всё не было.

— Садоводы! — прогремел голос тёть Нины, — Добро пожаловать на праздник урожая! Мы хорошо потрудились в этот год! Было пролито много пота и крови, но огород вознаградит нас! Это говорю вам я, слышащая перегной!

Женщина воздела руку и прокричала: