Кавказ в воде - страница 13

стр.

Билеты, выезжающим в отпуск парням, Топорков имел привычку заказывать заранее, и сильно обижался если кто-нибудь забывал о «заказе», и где-нибудь в аэропорту за ненадобностью свои железнодорожные билеты попросту выбрасывал.

Представьте — ждёт заядлый перидромофилист эти самые бумажки три месяца, а то и больше, от нетерпения места себе не находит, человек возвращается, а проездных билетов нет! Костя начинает грязно ругаться: вот, ты, мол, такой-сякой «нехороший человек»!.. Кому ж приятно такое выслушивать? Так Топорков и стал «перидромофилистом». Возможно и по этой причине всех друзей растерял.

Реактивное состояние от назначения на должность начштаба отряда не заставило себя долго ждать. Наверняка многие знают таких людей, — вроде бы из себя ничего и не представляют, не особо и значимые, но как только к их имени с фамилией пристёгивается слово «зам» или, не дай Бог — «нач», так сразу же меняется не только характер, но, кажется, даже и внешность. Сам того не замечая Топорков превратился в важный мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть от ощущения своей значимости в деле спасения мира, сформированного на основе его потрясающе дремучего невежества. Причём своё невежество искусно прикрывал нездоровым всезнайством, при любом удобном случае готовым его продемонстрировать, и даже иной раз называл сам себя не иначе как «очень влиятельной фигурой в определённых кругах». Внимательно следил за успехами своих коллег, с тем, чтобы чужие заслуги моментально приписать себе — о чём незамедлительно докладывал начальству.

Также в корне изменилась и разговорная речь: словарный запас стал богаче, заковыристей, как-то бюрократически цветастее. Фразы обрели форму лозунгов, каждое слово имеет некую подоплеку. Если нечего сказать, то и молчал как-то многозначительно. И откуда что берётся? Картину портит и то, что человек имеет только власть, а вот авторитета, или на худой конец уважения коллектива — никакого.

Следует отметить, что должность даётся человеку только на срок командировки, по возвращении домой он остается в той же должности, в которой пребывал до того. То есть никаких привилегий по месту основной службы это не даёт, но память у ребят долгая, крепкая. Некоторые этого не понимают.

Но и Топорков — не есть главное в представленном опусе, просто будем данный факт иметь в виду. Тем более что мыльные пузыри, как показывает практика, имеют свойство рано или поздно шумно лопаться. Так оно собственно и случилось, поэтому, думаю, дальше раскрывать образ Топоркова не стоит, пусть сам по себе существует — для связки глав.

* * *

— Да, братцы, во всякой заднице, таки, бывал, но чтобы в такой… — Роман Григорьевич среди ночи проснулся в насквозь прогнившей десятиместной солдатской палатке сапёров, куда его поселили гостеприимные командиры войсковой группировки вместе с Владиславом Сылларовым, тоже бойцом отряда, — мужики, да что вы так печку то раскочегарили? Ну, невозможно ведь, моченьки нету терпеть!

Во тьме, врытой в землю палатки, тут же раздался разгневанный голос кого-то из «дедушек»:

— Эй, на фишке!

На общих, сколоченных из необструганных досок, нарах, возникло шевеление проснувшихся, с «улицы» донёсся чёткий отзыв постового-дневального:

— Ийя!

— Мы тут потеем, а ты там, понимаешь, прохлаждаешься!?

— Никак нет, товарищ сержант! — голос бодрый, но в то же время недоумённо-обиженный.

— Ну, п`ям, как в бане, ёпти… — это Влад зашевелился, закурил.

— Дверь приоткрой, пусть проветрится, — сержант тоже закурил, — и прекращай так топить, людям же жарко, твою маму! — дело в том, что в обязанности постового входит также и подкормка буржуйки дровишками, — если у кого есть желание поворчать со своей задницей, давайте на улицу шуруйте!

— Серёга, — тормозит сержанта Роман, — не ругайся…

— Нехрен расслабляться!

Послышался хруст снега под сапогами солдата, палатку разрезал клин звёздного неба — это дневальный откинул в сторону полог палатки:

— Так пойдёт? — посвежело.

— Фу-у, благода-ать, — облегчённо вздохнул Рома, — спасибо, Костя!

— Да чего уж там, Григорьич. — ответил постовой.

— Минуты через две прикроешь! — лениво бросил Сергей, — поал?