Кавказские амазонки - страница 17

Ввиду вышесказанного, мы считаем себя вправе придать особенную важность тому обстоятельству, что ни сам Моисей Каганкатваци, ни родственные ему армянские историки не только не знают амазонского государства на границах Агвании, но даже вовсе не упоминают его имени[28]. Мы полагаем, что если бы предание о подобном государстве существовало у агван и армян, то историки их не преминули бы упомянуть об этом в своем повествовании, тем более что амазонки сходились, согласно греческим источникам, именно с одним из агванских племен — гаргарийцами. Между тем предание об амазонках неизвестно, по-видимому, ни агванским, ни армянским историкам, и это обстоятельство приводит нас к заключению, что предание об амазонках на Кавказе обязано своим происхождением грекам.

Какие же причины побудили греков перенести на Кавказ предание, родину которого надо искать в Малой Азии? Я полагаю, что ответ на этот вопрос надо искать в тех впечатлениях, которые вынесли греки из первого знакомства с кочевниками Прикавказских степей. История, конечно, умалчивает о том времени, когда греки получили впервые сведения об азиатских кочевниках. Но мы и не нуждаемся в прямых исторических указаниях для того, чтобы представить себе удивление и ужас, испытанные греками при виде кочевников: материалом для этого служат нам рассказы людей, бывших современниками и даже очевидцами набегов, совершенных азиатскими кочевниками на Европу в историческое время. Эти рассказы могут оказаться не пригодными для заключений по аналогии только в том отношении, что чувства ужаса и удивления, изображаемые в них, слишком слабы в сравнении с теми, которые испытывали греки.

Характерные признаки народов, населяющих в настоящее время Среднюю Азию и известных под общим именем монгольских, знакомы каждому: они состоят в отсутствии бороды, сильном развитии скуловых костей и в сходстве мужчин и женщин как одеждой и ухватками, так и общей формой тела[29]. Говоря о происхождении предания об амазонках в Америке, я уже привел и подтвердил примерами тот факт, что люди различных пород, встречаясь впервые, чувствуют отвращение друг к другу и значительно преувеличивают те особенности в организации, которых не имеют сами, считая их чем-то необычайным и даже ужасным. Для произведения подобного впечатления нет надобности, чтобы особенность была резкая: глаз, привыкший к известным формам, подмечает даже незначительные уклонения от них и дает часто повод к неожиданным сравнениям. Так индейцы в Парагвае вырывают себе брови и ресницы, говоря, что они не желают быть похожими на лошадей. Белые зубы одной англичанки дали повод кохинхинцу сравнить их с собачьими. Китайцы VII столетия, привыкшие к плоским чертам лица монгольской расы, были поражены выдающимися носами сингалезцев, в сущности не слишком длинными, и Тсанг, описывая их, говорит, что «у них — клюв птицы на человеческом туловище».

Если незначительные уклонения в организации вызывают ужас, отвращение и удивление, то легко представить себе чувства современников вторжения азиатских номадов в Европу. Достаточно прочесть сказания очевидцев. Аммиан Марцеллин, римский историк IV века, следующим образом описывает наружность гуннов, появившихся на нижнем Дунае в 375 году: «Свирепость и варварство гуннов превосходят все, что только можно представить себе самого дикого и варварского. Новорожденным детям они проводят железом глубокие борозды на щеках для того, чтобы не дать вырасти бороде, и поэтому в старости они имеют, подобно евнухам, гладкий и голый подбородок. Их коренастое туловище с огромными верхними конечностями и с чрезмерно большой головой придает им чудовищный вид: можно скорее принять их за двуногих животных или за одну из тех дурно вырубленных из дерева фигур, которыми украшают парапеты мостов»[30]. Искусственное уничтожение бороды — есть, вероятно, только предположение Аммиана Марцеллина, вызванное стремлением его объяснить себе совершенное отсутствие бороды у взрослых людей.

Но не один Аммиан Марцеллин ужасался наружности гуннов. Можно сказать, что чувство ужаса было всеобщим и даже предшествовало их появлению. Воинственные вестготы, которым приходилось столкнуться с гуннами, при появлении их на северном берегу Черного моря даже не пытались сопротивляться: большая часть их бежала на Дунай, чтобы испросить у императора Валента разрешения поселиться на берегу этой реки.