Каждому своё - страница 4
Он подумал, что там, на Земле, Ирэн, наверно, сидит у экрана. И смотрит на него. И любуется им. И гордится им. И страдает за него. И что рядом с ней его дети, Томас и Джоан. И как горят у них глазенки от любопытства. И как смотрят они на своего папу. И как спрашивают: «Мама, а что это папа делает? Мама, а почему он такой усталый?»
— Мама, а что это папа делает? — спросила четырехлетняя девочка, пытаясь смотреть на маму и на куклу одновременно.
— Дурака валяет, — ответила женщина раздраженно и тут же упрекнула себя за резкость.
«Надо быть сдержанней, — подумала она. — Нельзя при ребенке… Дети они такие мартышки, все перенимают… И потом, это все-таки ее отец. Какой бы ни был, но отец…»
Что-то надо делать… Они же смотрят на меня… Они ждут… Они в меня верят…
— А он скоро умрет? — спросила девочка. Она гладила куклу, кукла довольно выгибалась под ее рукой и мурлыкала песенку: «Моя милая хозяюшка, не пора ли тебе баюшки?». Женщина посмотрела на дочь с удивлением.
— Мама, — сказала девочка укоризненно. — Я же не маленькая. Помнишь, мы такую передачу уже смотрели, правда, давно и там папы не было…
Они не смогут без меня… Не смогут… Не сумеют… Ирэн, такая кроткая, ласковая… Томас с вечными своими вопросами… Джоан с испорченной куклой…
— Мама, скоро?
— Наверно, — ответила женщина.
— И тогда моим папой будет дядя Кристоф?
— Наверно, — ответила женщина. Она посмотрела на экран, где голый и нескладный разгуливал ее муж. Нелепый муж. Грязный муж. С какими-то противными красными язвами на ногах. На голове вместо волос — вьющаяся черная шапка. Как у негра! Тьфу!!! Он никогда не умел прилично выглядеть на людях.
«Кто он тебе? — спросила она себя с изумлением. — Кто тебе этот чужой, непонятный человек? Как он мог согласиться выставить себя на посмешище… Передо мной… Перед детьми… Муж, — сказала она про себя и — с облегчением: — Бывший муж…»
Надо жить, думал он. Жить… Хорошо жить, когда знаешь: зачем и для кого… Меня ждут, и я обязан вернуться… Мне доверили, и я обязан оправдать это доверие… Обязан дойти до Финиша… Чтобы доказать… Себе… другим… всем… Всей Галактике доказать — сие Человек! Человек Побеждающий! Человек Никогда Не Сдающийся! Ни Перед Чем Не Отступающий Человек! Здесь я — представитель Земли… На этой гнусной, омерзительной планете… Но путь к победе — настоящей победе! — не может быть легок… Он тяжел, мучителен и опасен… Но меня ждут и в меня верят… Я не могу не победить…
Он уже знал, что принял решение. Достойное Человека. Ведущее к победе. Мудрое и единственно верное…
Идти вперед. Только вперед. Всегда — вперед!..
Что там у нас впереди? Голубая дрянь?
— Ай!..
Крик напоминал скорее мышиный писк, а не обычный барственный бас аллезианца.
— Не отчаивайтесь так, — сказал Сафронов. — Я вам пришлю медведя. Даром!
— Спасибо, Джек, — сказал Ди растроганно. — Вы настоящий делец.
— Молодец, — закричал Комментатор. — Умница!..
— Хм! — выдавил генерал Шеридан. — Я не понимаю его маневра…
— Я — тоже! — доложил адъютант.
— Хм! — повторил генерал раздраженно.
«Всегда он так, — думала красивая молодая женщина, брезгливо скосившись на экран. — Эта гордо задранная голова. Раздувающиеся ноздри. Поза попранного достоинства… Клоун… Он не может даже умереть по-человечески…»
Теперь все надо делать быстро. Быстро и отважно. Только так можно победить…
Мысли тянулись, отставая от действий, мысли плелись где-то позади, вялые, неповоротливые, неживые… Он же стал стремителен. Молниеносен. Непобедим…
Он застыл неподвижно, давая отдых телу, напрягая его, подготавливая, сосредотачивая на задаче. Так!
Последний взгляд…
Последний вздох…
Он почувствовал, что тело его покрылось живой, шевелящейся пленкой, и рванулся вперед, в опасность, в туман…
Только бы не споткнуться!.. Единственная оставшаяся мысль в голове… Только бы…
Ура!.. У-ра-а-а!!!
Он кричал во всю глотку, размахивая, как победитель, поднятыми вверх руками. Он танцевал как дикарь, узревший незримого бога…
Он проскочил…
Мысль оказалась верной. Пленка ела его, а туман ел пленку. Он двигался, и потому пленка не могла прикрепиться как следует, но активизированная ранее, пока он стоял в неподвижности, пленка жила и смогла сойти туману за пищу…