Казна Херсонесского кургана - страница 31

Позевывая, он сложил тент и вместе с лежаком отнес его в укромное местечко неподалеку от пляжного пункта проката. Затем, захватив пластиковый мешок с оторванными ручками, он отправился в традиционный обход по всем злачным закуткам пляжа, где, если повезет, можно найти что-нибудь полезное — «бычки» сносных размеров, остатки хлебных батонов, не успевших заплесневеть, пустые бутылки… Это помогало хоть как-то перебиться с утра, а потом, как говорится, будет день — будет пища. Через час-полтора на пляж подтянутся любители «чистой воды», а ближе к полудню, на узкой прибрежной полосе начнется сущее столпотворение, и плотность жарящихся на солнце тел достигнет плотности шпротов в консервной банке.

Аркаше не нравилось это время дня — в чумной сутолоке, в эпицентре праздного и беспечного времяпровождения его индивидуальность растворялась на нет и он ощущал себя никчемным, потерянным, забытым всеми и вся… Правда, в этом адском пекле имелся и свой плюсовой момент: мужики, снимавшие разомлевших женщин, эти вольные стрелки вечно юного Амура, были щедры и великодушны, как помещики на батрацкой свадьбе. Аркаша подходил к такому, воркующему без устали в дамское ушко брюхатому кабальеро и вежливым, вкрадчивым голосом вопрошал: «Молодой человек, сигареткой не угостите?» Польщенный ухажер с явными признаками не первой свежести расплывался в улыбке, начинал еще пуще выпячивать грудь, одновременно подтягивая непослушно-упругое брюшко и снисходительным широким жестом «угощал» куревом. И Аркаша наметанным оком безошибочно мог определить, сколько сигарет можно взять из пачки: одну, две, три, — это зависело от разницы в возрасте между потертым ловеласом и предметом съема. Потом, учтиво кивнув, он скромно удалялся. Весь день этот жуткий котел кипел, бурлил, был в движении, одни пляжники уходили, их сменяли другие и лишь к вечеру многолюдье рассасывалось, все стихало. Тогда появлялась уборщица, если ее так можно было назвать — ведь прибирала она преимущественно пустую стеклотару — и начинала неспешный обход своих владений. За ней хвостом плелся здоровенный лохматый кобелина непонятной породы, а скорей всего, беспородный, и подъедал остатки пира своих двуногих неряшливых братьев старших. С исчезновением санитарной команды наступали сумерки, темнело резко, будто кто-то просто выключал свет, зажигая взамен на небосводе мириады звездочек различной яркости.

Ближе к полуночи пляж оживал вновь. Сюда сбредались разношерстные компании, любители ночного купания, влюбленные парочки без крыши над головой и прочие безликие типы с набором порочных наклонностей. Здесь на свежем воздухе вдохновенно пили водку, курили «травку», матерились, а то и предавались возвышенному чувству плотской близости в весьма нетрадиционных формах.

Такие подгулявшие компашки были ему по нраву, после них всегда оставалась уйма пустых бутылок, иногда перепадало и выпить. Однажды ему даже за так предложили девочку, но Аркаша вежливо отбрыкался — принципиально не хотел быть пятым, к тому же в хронически голодном состоянии сексуальный его инстинкт неузнаваемо притупился.

Среди подлунных посетителей пляжа встречались и штатные действующие лица. Так, еженощно в окружении трех-четырех джигитов здесь появлялся высокий вертлявый мужик в женском парике с белокурыми локонами и неизменно следовал в кабинку для переодевания, от нетерпения сбрасывая свои причудливые одежды прямо на ходу, оставаясь в конечном итоге в бюстгальтере и ажурных колготках. Джигиты вваливались за ним в кабинку, и она начинала скрипеть и плавно покачиваться. Словно в трюках Кио, Аркаша не мог уразуметь, каким образом размещалась там вся капелла. Вертлявый, как правило, вначале игриво повизгивал, но очень скоро идиллия заканчивалась: его почему-то принимались бить, парик и бюстгальтер с рваными колготками летели из будки в разные стороны, а вслед за ними оттуда вылетал и хозяин вещичек. Гурьба, обступив распластанное тело, мочилась на него и молча уходила. Любитель острых ощущений кряхтя подымался, напяливал парик на лысину, подбирал гардеробчик и плелся за ними.