Китовый ус - страница 54

Однако такому образу жизни Моти было суждено продлиться немногим более трех недель. Как-то Костя не пришел ночевать один раз, не явился на второй день, на третий. Мотя ждала его, но появился в кафе какой-то уркаган, весь в синих наколках, отозвал в сторону и сказал:

— Ты, мурмулька, шмара Кости? Стукнул он из приюта: линяй. Чеши в Кишмиш. Акробаты суками оказались, заложили вас с требухами. Спросит кто: ничего не знаю, любовь крутила. Не знаю, мол, отстаньте от меня! Усекла? А вкусная ты, как мармелад, может, у меня пока перекантуешься? А-а, ты уже с икрой…

— Пшел, — ответила Мотя и сама удивилась, как здорово у нее вышло.

Тетю Утю это известие тоже сильно огорчило, она тут же рассчитала Мотю, посоветовала возвращаться в Изюм и дала денег на дорогу, на подарки будущему ребенку и даже как бы оплатила ей декретный отпуск со словами: «Разбогатеешь, отдашь, а не разбогатеешь — добрым словом вспомнишь».

Она вернулась домой, попросилась на работу в ту же чайную и пережила тогда самое трудное время для себя. Родилась девочка, — Людмила, Людмилка, счастье и горе ее, утешение и позор, безотцовщина. Затаилась Мотя, дрожала в чайной, когда туда заходил участковый милиционер присмотреть за порядком или купить пачку «Бокса», который она приберегала для него.

Но шло время, участковый перешел на «Спорт», а затем на «Прибой», «Норд», «Север», а когда стал покупать «Шахтерские» и «Беломорканал», Людмилке исполнилось семь лет, и Мотя успокоилась окончательно, повела ее в первый класс. К пятому Людмилкиному классу она уже растолстела, стала тетей Мотей, той тетей Мотей, которая запомнилась всем: важная и уважаемая, имеющая вес и влияние в Изюме.

Она завела особый зал по примеру тети Ути, но не внизу, потому что у чайной не было низа, вынуждена была распространиться по горизонтали. Не нашлось у нее старинной мебели, и дорогого дерева никакого в Изюме не произрастало, но все-таки кабинетик стал уютным и привлекательным. Он не давал никакого дохода, а давал возможность увеличивать свое влияние среди влиятельных лиц. Отдельный вход вел не только в кабинет чайной, но и в другие кабинеты и двери. Когда пошла мода на разный дефицит, тетя Мотя завела свой дефицит, можно сказать, держала всегда ящик или бочку пива под прилавком, имела запас хороших колбас, консервов и других продуктов, которые распределялись среди нужных людей. А если тебе человек не нужен, зачем же его баловать, рассуждала тетя Мотя, будешь ко всем доброй и приветливой, так и уважение нужных людей потеряешь.

Романтические гастроли с Костей давно потускнели, порой тете Моте казалось, что они приключились с другой, а не с нею, и только дочь своим существованием подтверждала их былую реальность. Иногда тетя Мотя горевала, что у нее так с Костей вышло, но это были минуты слабости, после них она всегда радовалась своей свободе от сложного и непонятного мира, куда она однажды влетела, как в омут головой. Хорошо, что так вышло, хорошо, что так спокойно, и хорошо, что все так обошлось.

Нельзя сказать, что у тети Моти не было долговой книжки, куда, как она выражалась, брала на карандаш тех, кто покупал у нее в долг. Не было в этом деле у нее широты тети Ути, не было того взлета, но и клиенты тоже были не те, так себе, шушера одна, опивки, до получки возьмет две бутылки, а потом придет с пятеркой в кармане и приволокет полмешка пустой посуды. Тетя Утя ставила на людей с будущим, помогала им в жизни, а тетя Мотя вынуждена была возиться с теми, у кого будущего не было, даже настоящее и то через пень-колоду, от пьянки до похмелки. Да и возилась с ними больше из-за жалости, народ все же, смотреть страшно, как он поутру трясется.

Однажды в очередную кампанию борьбы с пьянством тетя Мотя ввела в своей чайной новшество. Приволокла из дому Костин барабан, повесила на стене и объявила определенной части торговых своих партнеров, что отныне, если кто попытается попросить у нее в долг, пусть ударит столько раз, сколько рублей он просит, а если, скажем, четыре неполных рубля, например, три шестьдесят две, то надлежит ударить три раза громко, а четвертый раз потише, то есть на шестьдесят две копейки, а уж потом сама тетя Мотя решит, заслуживает он ссуды или нет. И еще она объяснила этим партнерам, что приблизительно такой порядок был у писателя Толстого, и хотя ей, конечно, с Толстым не равняться, и она не равняется — у него били в колокол желающие попросить денег, а у нее пусть бьют в барабан. Для того, чтобы знали, кто пьет, когда у него уже и денег нет…