Кладбище Марливек - страница 4

— Здесь набито постояльцами, как нигде! — воскликнул я и с громадным наслаждением раскурил трубку.

В это мгновение кто-то коснулся моей спины.

Я повернулся и с удивлением отметил, что бронзовая статуя находилась куда ближе ко мне, чем я думал.

Кроме того, бронзовый человек держал в руке чудовищный серп, хотя до этого в ней были песочные часы.

И тут я вспомнил, что серп всегда сопровождает песочные часы, и упрекнул себя в невнимательности. Я повернулся спиной к статуе и вновь поразился.

Стена стел и камней сдвинулась вправо и перекрывала путь к входной решетке; детское кладбище, как медленное бледное море, колыхалось, смещаясь к выходу с кладбища.

Я вскочил на ноги и с ужасом заметил, что с опасностью для жизни задел железный серп.

— Черт подери, — сказал я себе, видя, что лезвие было острым, как бритва, — такие игрушки нельзя оставлять в руках людей, даже если они из бронзы.

Я направился к выходу, но теперь понял, что зрение не обмануло меня, — стелы и камни возвышались на моем пути, детское кладбище яростно пыталось преградить мне путь отступления. Оно ползло со все большей скоростью в мою сторону.

Я бросился бежать и подскочил к решетке в то мгновение, когда обломок колонны из красного мрамора бросился передо мной на землю, словно огромный безголовый питон. Я чудом увернулся от него и выскочил за решетку — она захлопнулась за моей спиной с яростным щелканьем. Я обернулся и увидел странного бронзового гиганта, который одной рукой вцепился в решетку, а другой с беспощадной яростью потрясал серпом.

В несколько прыжков я оказался на крыльце таверны.

Дверь была закрыта, я принялся стучать в нее, призывая Пиффи.

За стеклом возник лунный череп, и зеленые глаза трактирщика пронзили меня.

— Он уже ушел! — фальцетом проблеял он.

— Я хочу войти!

— Вы не войдете! — завопил он. — Убирайтесь!

— Ну уж нет, не уйду, пока не выскажу все, что думаю о вашем поганом кладбище, — с внезапной яростью крикнул я.

Он усмехнулся и вдруг состроил мне нос.

— Что скажут, если узнают, что его сторожит белый кролик?

— Бе… белый кролик? — Он отвратительно икнул, и взгляд его помутнел.

— А что скажут об одноногом бентамском петухе?

Его круглое лицо побледнело и прижалось к стеклу.

— Скажите… — с усилием проговорил я. — Если я суну под дверь двадцать фунтов, могу я рассчитывать на…

— Шиш, грязный поганец!

— Сто фунтов!

— Нет!

Лунный череп распух от ярости и отчаяния.

— Оставьте кладбище в покое, — взревел он, — иначе оно не оставит в покое вас… вы поняли меня?

И стекло почернело.

Вдали проревела пронзительная сирена; я увидел трамвайный вагончик ярдах в ста, кондуктор яростно размахивал руками.

— Отправляемся! Отправляемся!

Я уехал без Пиффи.

Вагон качался и переваливался с боку на бок, как шлюп во время бури, желудок мой взбунтовался от приступа неожиданной морской болезни; я все еще боролся с нею, когда меня без особых церемоний выбросили на мостовую неподалеку от пожарной башни Олдгейта рядом с лавчонкой торговки каштанами, которая обозвала меня пьяницей, хулиганом и прочими, менее приятными прозвищами.

Я так и не встретился с Пиффи и весьма сожалею об этом, ведь за ним остался должок — я ожидаю объяснений по поводу Марливекского кладбища.

Пришла зима, и я укрылся в своем теплом и приятном доме; я мечтал вернуть себе былое спокойствие, когда несчастья обрушились на меня.

Я курил трубку и наслаждался отличным пуншем, оканчивая чтение занимательной книжки, когда в саду поднялся непривычный шум.

Глухие медленные стуки, словно там работали мостильщики укладывающие на место булыжники мостовой.

Небо было закрыто низкими тучами, но иногда в просветах появлялась луна.

Я прижался лицом к стеклу и вдруг увидел. Как посреди газона, которым очень горжусь, возникла красная стела. Я узнал ее… Это была колонна, разбившаяся у моих ног у выхода с Марливекского кладбища!

Стела неуклюже раскачивалась, как пьяный моряк, но гнусная штука была не одна — вокруг нее вырастали и странными медузами скользили небольшие плиты детского кладбища.

Не страх возобладал во мне, а гнев. Я любил строгий порядок сада, и кровь моя закипела, когда я увидел, что на него напали эти мраморные чудища.