Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии - страница 27
, пахучий
Жасмин претят пчеле!
Она глупа:
Облюбовав себе сафлор колючий,
Не уберечься от его шипа!
* * *
Черным-черна, однажды затесалась
Ворона между черными дроздами.
Ее никто не распознал бы в стае,
Сумей она попридержать язык!
* * *
Что занесло тебя в наш край, фламинго?
Не ты ль твердил, что местным журавлям
Твое названье удалось присвоить?
Вернись домой, покуда здешний дурень
Тебя наречь не вздумал журавлем!
* * *
Златокузнец! Ты из чистого золота
Серьги в селенье принес для продажи.
Разве не знаешь? У здешнего старосты
Мочки ушей не проколоты даже!
* * *
Не прав океан, оставляя
Блистающий жемчуг на дне,
А морскую траву вознося
На гребень высокой волны!
И все-таки жемчуг — есть жемчуг,
Трава остается травой.
Джаганнатха[217]
* * *
Растут при дороге деревья тенистые,
Нам отдых сулящие.
Но редкое дерево вспомнится путнику,
Дошедшему до дому.
Неизвестные поэты
* * *
«Монах-прощелыга! Ты падок до рыбного блюда?»
«За винною чашей и рыбы отведать не худо!»
«Ты пьешь?» — «Как не пить, непотребную встретив красотку?»
«Распутник! Небось ростовщик тебя держит за глотку?»
«Коль скоро добром у него я не выпрошу ссуду —
Тайник проломлю, а желанные деньги добуду!»
«Ты вор и заядлый, должно быть, игрок, по приметам?»
«Нельзя мне иначе: я нищенства связан обетом!»
* * *
Я обвалял их в мокром тмине[218]
И в горке молотого перца,
Чтобы приправа глотку жгла,
Чтоб от нее коснел язык.
Я, маслом их полив на славу,
Не мешкал с трапезой, не мылся:
Едва обжарив яство, стоя,
Я рыбиц «койи» пожирал.
* * *
Раскрыл над головою брахмачарин
Донельзя рваный зонтик; все пожитки
Прикручены веревкой к пояснице,
И несколько священных листьев бильвы[219]
Торчат в пучке волос, худая шея
От ветра зябнет, а желудок тощий
Дрожит, пугаясь впалости своей.
Так юноша, ходьбою утомлен,
Превозмогая ноющую боль
В ногах, бредет порой вечерней к дому
Наставника — дрова ему колоть.
Неизвестные поэты
* * *
Что́ в сердца своего табличку
Я вписывал — судьба в привычку
Взяла стирать своей рукой.
Так было с каждою строкой!
Но воск от этой благостыни
Стал тонким. Он лежит, сквозя.
И ни строки надежды ныне
На нем запечатлеть нельзя.
* * *
Я не ношу браслета золотого,
Что блещет, как осенняя луна;
Я не вкусил стыдливой неги уст
Невесты юной; ни перо, ни меч
Не заслужили мне бессмертной славы.
Я время расточаю в школе ветхой,
Уча лукавых, наглых мальчуганов.
Дандин[220]
* * *
Богатым не стал я,
Ученым не стал я,
Заслуги святой не обрел я,
И время мое истекло.
Неизвестный поэт
* * *
Детишки — мертвецы живые,
Укоры едкие родни,
Кувшин, залепленный смолой,—
Терзают меньше, чем улыбка
И взгляд язвительный соседки,
Когда жена к ней каждый день
Заходит попросить иглу,
Чтоб залатать свои отрепья.
Йогешвара[221]
* * *
Из ячменя размокшие лепешки
Сушить, ребят ревущих унимать,
Вычерпывать горшком разбитым воду,
Солому для спанья беречь от ливня,
Дырявое лукошко нахлобучив
На голову, в лачуге обветшалой
Доводится супруге бедняка.
Неизвестный поэт
* * *
«Поди сюда, мой маленький, не плачь,
На разодетых мальчуганов глядя.
Когда отец вернется, он тебе
Подарит ожерелье и обновы».
Услышав это, горемычный странник,
Стоящий за стеной, уходит прочь,
И слезы льются по его лицу.
Вира
* * *
Заплату на заплату класть —
Непревзойденное искусство
И пригоршню еды делить —
Непостижимое уменье,—
Мне суждены; ведь я — жена!
Неизвестные поэты
* * *
Отец и сын схватили за рога,
А мать — за хвост, родители отцовы
Уперлись в ребра, а сноха — в подгрудок.
Ребята с плачем за ноги взялись.
Одно у них богатство — дряхлый вол,
Что издыхает, лежа на земле.
И всем семейством, проливая слезы,
Они его стараются поднять.
* * *
«Золотой водой польешь тыквенную плеть —
Будут у тебя плоды непрестанно зреть».
С радостью поверил я слову доброхота.
Тыкву круглый год иметь каждому охота.
Я просил, и наконец мне богач один
Нацедил чуть-чуть воды золотой в кувшин.
Я пришел домой, и глядь — нет ее в помине:
Просочилась по пути сквозь трещину в кувшине!
* * *
Бренное тело твое развалилось бы сразу, бедняк,
Если б веревки мечтаний не стягивали твой костяк!
Раджашекхара[222]
* * *
Ты ноги дал, чтоб ныли от ходьбы,
И голос, чтоб вымаливать подачки.
Ты дал жену, чтоб от меня ушла,
И тело, чтоб дряхлело с каждым днем.