Клодет Сорель - страница 4

стр.

Тетка! Кузя усмехнулся. Самому ему недавно исполнилось 27, а ей - как это у них тут написано - о, всего-то года на три старше. Какая ж она тетка? Но Кузе почему-то про нее хотелось думать как про старую страшную тетку. Молодой красивой женщине такая дурь в голову прийти не может.

В общем, дело-то опять простенькое. Тоска.

Тут и думать нечего: тетку на допрос, признательные показания, дело закрыто. Попа и присных – на Особое совещание.

 

Кузя приготовился записать, даже макнул перо в чернильницу, но тут дверь в кабинет с грохотом распахнулась.

- Здорово, Кузя! Курить есть?

В комнату ввалился толстый шумный Финкельштейн, сразу же заполнив собой все пространство, уселся на край стола, от чего тот угрожающе пошатнулся, бесцеремонно схватил картонную папку.

- А-а-а, прынцесса! – швырнул папку обратно на стол.

- Какая принцесса? – удивился Кузин, протягивая ему папиросы.

- Обыкновенная. Анастасия Николаевна Романова, дочь бывшего Государя Императора Николая Александровича.

Финкельштейн спрыгнул со стола, который, жалобно скрипнув, вернулся в исходное положение. Порылся в карманах, вытащил коробок спичек, чиркнул, прикурил сам, дал прикурить Кузе.

- А причем тут она?

- Ну, как причем? Ее за что взяли-то? Ты вообще, чем тексты читаешь, Кузя? – Финкельштейн вытянул лист из дела, прочитал:

- "…Неизвестная женщина 30 лет, которая выдавала себя за дочь бывшего царя Николая II – великую княжну Анастасию Николаевну Романову". Что непонятно-то? Возвращение блудной дочери.

- Да ладно, она, по-твоему, и правда княжна?

- Нет, конечно. Понятно, что самозванка, факт. Но если ты думаешь, что тут все просто и ты в два дня закроешь дело, то ты, друг мой Кузя, сильно ошибаешься. Ты в каком отделе работаешь? В секретно-политическом! Почему из Ялты ее к нам направили? Думаешь, просто так тебе эту сумасшедшую сунули? Тут, брат, можно такую историю раскрутить!

Кузя помрачнел.

- Вот что ты за человек, Финкель, а?

- Финкельштейн! – поправил коллега.

- Тогда и я – Кузин, а не Кузя! – парировал опер. – Тут, если хочешь, монархический заговор, а ты пытаешься мне впарить историю какой-то мифической княжны.

- Почему мифической? – удивился Финкельштейн. – Очень даже не мифической. Младшая дочь Николашки, по слухам, расстреляна вместе со всей семьей в Екатеринбурге, ныне город Свердловск. Ты, конечно, за иностранной прессой не следишь, хотя по долгу службы должен бы. Так что наверняка понятия не имеешь, что в Германии уже давно живет женщина, выдающая себя за нее, Анастасию[1]. И носятся с ней белоэмигранты как дурень с писаной торбой.

- Что-то ты подозрительно много о царских дочерях знаешь! - прищурился Кузин.

- Естественно, - спокойно ответил Финкельштейн. – Потому что, во-первых, я свердловчанин, а там про расстрел царя каждый ребенок знает, во-вторых, я – уполномоченный госбезопасности, так что обязан быть в курсе всего. Дорастешь до меня – поймешь! А в-третьих, это имеет непосредственное отношение к одному делу.

- А что за дело?

- Интересное, - усмехнулся толстый опер. - Есть такое дело, поручено мне быть сегодня третейским судьей на одном судилище, которое имеет к расстрелу царя самое прямое отношение. Так что головой-то подумай, кому как не мне быть в курсе всех перипетий запутанной истории с детками покойного императора. Ты, Кузя, ежели тебе чего непонятно, не стесняйся, спрашивай: Финкель добрый, он поможет! – и захохотал, довольный шуткой.

- Ну, хрен с тобой, валяй в форме! – равнодушно согласился Финкельштейн.

 

Где-то в половине седьмого оба опера отправились на Остоженку, неторопливо шагая от площади Дзержинского через перекопанную Манежную, лавируя между заборами,

окружавшими две гигантские стройки - с одной стороны, необъятный котлован Дома Советов, с другой – Метрострой.

Финкельштейн сверился с адресом, написанным на бумажке, вместе отыскали нужный дом, поднялись на шестой этаж. Дверь открыл недовольный человек с наголо бритой головой. Побрился, видно, недавно, отметил Кузин, прямо сверкает.

- А это кто? – спросил бритый, мрачно бросив взгляд на Кузина.

- Со мной, - коротко бросил Финкельштейн и, отодвинув бритого, прошел внутрь.