Ключи от дворца - страница 32
Он оглянулся. Она смотрела ему вслед, и в ее понурой фигурке еще взволнованней проступила растерянность и незащищенность.
Алексей, будто вспомнив что-то, вернулся.
— А вязать вы умеете?
— А что вам нужно? Варежки? — обрадовалась она.
— Нет, свитер.
— О, это сложней.
— Не пугайтесь, свитер есть. Надо только подштопать, починить.
— Тогда несите, — весело сказала она.
Алексей побежал в казарму. Был бы только на месте старшина. Повезло. Еще издали увидел дверь каптерки открытой. Торопливо разыскал и отпер свой чемодан. Свитер под мышку — и назад.
Она деловито и по-хозяйски расправила маленькими ладошками принесенное. Сразу заметила дырки на груди, прожженные махоркой, и дыры на локтях, насмешливо хмыкнула.
— Свитер вам не короткий?
— Нет, как раз по мне.
— Тогда все хорошо. Мы распустим вот эти обшлага, они лишние, и этими нитками наложим штопку. Только, конечно, за один день я не справлюсь…
— Пока и не к спеху. Это все впрок. Где потом вас разыщу?
— А я неподалеку живу. На Луначарской. Третья кибитка с левой стороны. Вы всегда мимо нас проходите, когда вас в поле ведут.
— «Ведут», — шутливо передразнил Алексей. — Из детских яслей, что ли?
— Извините, не хотела обидеть… В общем, спросите там Валю эвакуированную…
— Есть спросить эвакуированную Валю, — повторил Алексей, чувствуя, как необычно, впервые за долгие месяцы, затеплилось на губах девичье имя. — Тогда уж позвольте узнать, откуда эвакуированная?
— Из Москвы… Я, собственно, эвакуировалась из-за мамы… А так бы… — Она не договорила. — Вас, кажется, зовут.
С крыльца будки ему сигналил рукой посыльный.
— Да, это меня. До свиданья. Если понадоблюсь… Алексей Осташко… Из первой роты…
Утром другого дня, шагая в колонне по знакомой улице, Алексей скосил глаза влево. За воротами дувала голубела празднично расписанная кибитка с пристроенным к ней айваном — небольшой крытой верандой — и выведенной в окно жестяной трубой. Во дворе стояла чинара, неподалеку от нее конусообразный тадыр — плита для выпечки лепешек.
Он и потом, в последующие дни, не раз вот так, на ходу, тянулся ищущим взглядом к этому домику, чувствуя удовлетворение, что появилась и у него в этом городе какая-то небезразличная ему, Алексею, живая душа. А потом раздражался, мрачнел. Что тебе в ней? Мало одного урока? Хочешь получить еще один? Он готов был перенести и на эту незнакомую ему эвакуированную Валю все то оскорбительное, обидное, что пережил в свое время и не мог забыть. И все-таки трудно было удержаться, чтобы пройти по Луначарской, не посмотрев на третий от переулка домик… Однажды заметил во дворе женщину, рубившую арчу. Ветер скинул с ее головы платок, обнажил по-узбекски гладкий зачес черных волос. Нет, не она; наверное, хозяйка… В конце концов, если завтра или послезавтра не увидит ее, то попросится выйти из строя. На минуту. Подбежит, спросит о свитере — и назад…
Но вскоре начались боевые стрельбы, и курсанты теперь ходили за город в ущелье, где располагалось стрельбище. Алексея поджидали неприятности, неудачи, и он на какое-то время перестал и вспоминать о голубой кибитке… Старенькая и казавшаяся такой незамысловатой винтовка вдруг, попав к нему в руки, проявила свой норов. Он мазал и мазал…
Мараховец с насмешливой ленцой щурил красивые карие глаза.
— Курсант Осташко, винтовка образца какого года?
— Тысяча восемьсот девяносто первого дробь тридцатого, товарищ лейтенант.
— Значит, сколько лет она служит армии?
— Пятьдесят, товарищ лейтенант.
— Понимаете, что это означает?
Еще бы не понимать?!
Все более чем ясно. Полвека прошло. Палили из этой фузеи еще под Мукденом, потом в девятьсот четырнадцатом — под Перемышлем и Сувалками, потом в гражданскую войну — под Псковом и Перекопом, а вот теперь в руках будущего военного комиссара.
— Я вас аттестую политруком банно-прачечного отряда, — теперь уже гремел голос Мараховца. — Будете сидеть на берегу пруда и приглядываться к икрам полоскальщиц.
Как бы в последний раз предоставляя Алексею возможность исправиться и тем самым избежать упомянутой грозившей опасности, он отрывисто скомандовал:
— На огневой рубеж — шагом марш!