Книга Короткого Солнца - страница 10

Гимнура покачал головой.

— Нет. Конечно, нет. Ну, это мы скоро узнаем. О чем же я?

— Сказать имя, — подсказала ему птица, и на мгновение Гимнуре показалось, что многорукая женщина, которую он видел раньше, стоит в воде рядом с бревном, на котором сидела птица.

— Это я уже сделал. — Молодой человек на мгновение замолчал, задумавшись. — Когда я заглянул в окно дома, где нашел Куницу, я увидел Златоглазку, его брата Саранчу и девушку Златоглазки, Левкой. Они сидели за столом, разговаривая с Куницей или, возможно, играя в какую-то азартную игру. В углу стоял карабин с треснувшим цевьем. Я предположил, что он принадлежит Златоглазке, и даже представил, как Златоглазка выходит и убивает меня из него. Он этого не сделал, но позже ты дал мне тот же самый карабин, чтобы я убил Бульдога.

— Я пытался помочь тебе, — пробормотал Гимнура, — так что это ничего не доказывает.

— Я не говорил, что могу что-то доказать, — ответил молодой человек. Его тон был вполне разумным, зато глаза — совершенно безумными. — Но мне и не нужно ничего доказывать, не так ли? Я знаю. — Он прицелился. Теперь пруд был залит серым светом, от его поверхности поднимались завитки тумана.

— Я хотел, чтобы мы стали друзьями, — упрямо повторил Гимнура.

— Ты хотел, чтобы кто-то другой совершил твои убийства, — сказал ему молодой человек, — и нашел меня. Сервал трепал языком, и даже если он не упоминал тебя — или Куницу, или Бульдога, — ты знал, что братья Лилии выбьют из него твое имя. И ты умрешь. Итак, ты назвал мне их имена и сказал, где находится ее тело, тем самым установив то, что мы, крючкотворы, называем презумпцией невиновности. Где ты был, когда я поймал крюком Куницу? Справлял нужду?

— Атас, — пробормотала птица и щелкнула клювом. Потом повторила, еще настойчивее: Атас! — Гимнура то ли выпрямлялся, то ли вставал, его торс выныривал из воды, пока рябь не заколыхалась едва ли выше его пояса.

— Бульдог, прежде чем я убил его, позвал на помощь, — сказал молодой человек. — Таверна Козла была переполнена из-за ярмарки, и я подумал, что он звал тех, кто там пьет. Но ты наблюдал, по крайней мере вначале, и он увидел тебя и позвал, умоляя помочь ему. Ты был его другом, и он думал, что ты придешь ему на помощь. Кого позовешь ты, Гимнура?

Рука Гимнуры и нож Гимнуры выскочили из воды как рыбы, и карабин грохнул.

Нож просвистел мимо уха молодого человека и с тяжелым стуком вонзился в дерево позади него.

Бросок Гимнуры продолжался, его рука оставалась перед лицом, пока он не лег на темную, окутанную туманом воду, ноги все еще внизу под тяжестью сапог. Птица оторвалась от бревна, подлетела к трупу и уселась ему на затылок, вцепившись когтями в волосы.

— Никаких глаз для тебя, — сказал молодой человек. — Убирайся оттуда.

— Ладн. — Птица посмотрела на него с умом, который казался почти человеческим, и полетела к нависающей ветке ниточного дерева. — Нет есть.

Вспомнив о своем сандвиче, молодой человек достал его из кармана и снова развернул. Хлеб был разорван и раскрошен, но мясо осталось почти нетронутым.

— Вот, ты можешь съесть его. Но никаких глаз, понятно?

— Хорош, хорош!

Птица не сводила глаз с сандвича, и молодой человек отошел от него.

— Бери и уходи. Бери все, что хочешь, но после этого ты должна вернуться туда, откуда пришла, или продолжать идти туда, куда направлялась, когда увидела меня. Понимаешь?

— Любить птиц?

— Да. — Молодой человек заколебался. — Но мне придется оставить Лилию здесь, пока я хожу к ее отцу и матери, и я не оставлю ее с тобой. Нет, пока ты жива.

— Взять мяс?

— Да. Можешь взять его и съесть, но потом ты должна уйти. Не возвращайся, предупреждаю тебя.

Птица нырнула к мясу, схватила его и стала подниматься кругами, все выше и выше, с мясом, все еще зажатым в клюве. Наконец она нашла благоприятный ветер и полетела на северо-запад, очевидно, следуя вдоль берега.

Молодой человек смотрел ей вслед — крылатая черная точка на фоне утреннего неба, — пока крылья и точка не исчезли. Затем он прислонил карабин Гимнуры к стволу дерева, в которое попал нож Гимнуры, и зашагал, размышляя на ходу, сколько из жизни, которую он знал, можно спасти, и сколько, помимо Лилии, ушло навсегда.