Книга о странных вещах - страница 33

– А идите вы все! – нервно сказал Басаргин.

– Посмотрели бы вы на себя со стороны, – Шимкус погрозил ему пальцем. – От вас не то что ангелы, бесы отказались!

– Чья бы корова! – грубо сказал Басаргин.

– Да он над нами издевается! – всплеснув бесплотными ручками, определила Приютина.

– А ты, мымра, вообще голос не подавай! – посоветовал Басаргин.

Несколько мгновений спустя тихий кладбищенский участок превратился в рынок. Галдели все, причем никто никого не слушал. Что там говорить, попробуй годы лежать спокойно и размеренно, обязательно ведь захочется выговориться. Скука – то поле, на котором взрастают склоки.

– Тихо! – неожиданный повелительный возглас заставил всех обернуться. – Хорош бакланить!

Картинно опершись на надгробье, у своей могилы стоял злой Миша Сологубов. Из-за широкой спины его выглядывали блатные и развязные физиономии.

– Давай, народ, расходись! Ишь, устроили партсобрание! Кыш, я сказал!

Что тут говорить? Народ потихоньку начал расползаться, пусть даже многие недовольно ворчали, но негромко – так, чтобы Миша или его братва не услышали. Когда лежишь на кладбище, кажется, что больше уже и бояться нечего. Но люди здесь собрались пожившие, испытавшие кое-что на своем веку а потому знали, что бывает на свете кое-что и похуже смерти. Что, спросите вы? Да хотя бы прожитая ими серая и совершенно ненужная для остальной Вселенной жизнь.

– Заходи, сосед, – сказал купец Левенгуков. – Посидим, поговорим. Чаю попьем.

У него на зависть всему кладбищу имелся огромный самовар, у которого частенько собирались посидеть и поболтать самые разные компании. Купец Левенгуков был одним из первых посетителей и жильцов Центрального кладбища. Он еще приезд Гришки Распутина в Царицын помнил, отцу Илиодору на строительство мужского монастыря деньги давал.

А Александр Александрович Маринин был из относительно недавних покойников. Можно сказать, жертва перестройки. Он успел, правда, на пенсию выйти, но хорошего в том оказалось мало – как раз наступило время, когда по городу начали шнырять бритоголовые мальчики и подыскивать почти свободные квартиры, в которых жили одинокие старички и старушки. Набрели они и на Маринина. После этого он, конечно, не зажился, дал экономию родному государству в пенсии и разных льготах.

– Спасибо, сосед, – сказал Маринин купцу. – Зайду как-нибудь.

Место у него было уютное, сухое, песчаное. От этого на душе было тревожно и нехорошо. Бритоголовые, что вытеснили его сюда из однокомнатной пенсионерской квартиры, постепенно и кладбище обживали. Попадали они сюда все чаще и чаще, разборки у них такие случались. Так они и здесь одиноких старичков и старушек подыскивали, чтобы на месте их скромных могилок свои роскошные с гранитным надгробьем в полный рост разбить.

А Маринину его могилка нравилась. Тихая она была, спокойная, пусть с деревянным крестом, зато душистый горошек на ней сам собой вырос, акация в изголовье принялась. Печально было думать, что однажды заявится нахальный тип со своей распальцовкой, навалится сверху роскошным полированным гробом, и придется всю оставшуюся вечность слушать, как этого бритоголового подставили, как кинули внагляк и что бы он с этими козлами сделал, если бы при жизни оказался.

Маринин посидел на скамеечке, глядя на качающиеся кроны деревьев, скользнул домой, но даже руки на груди скрестить не успел – потревожили его.

С виду это был самый настоящий Ангел, только маленький какой-то. И взъерошенный весь, словно только что из автобусной давки или уличной драки вырвался.

– Маринин? – спросил Ангел. – Шурик? Слава богу, наконец-то!

– Случилось что? – удивился Маринин.

– Случилось, – сказал Ангел. – Вот так, посылали за пацаном, а притащу душу старичка. Ох и взгреют меня наверху!

– Ты о чем?

– О тебе, – морщась, сказал Ангел. – Я к тебе еще в сорок втором должен был прилететь. Помнишь, когда бомбежка была?

– И где же тебя носило? – спросил Маринин.

– Где, где, – Ангел передернул крыльями. – Мне как сказали? Лети, говорят, на улицу Хуторскую, пацана прибери. Кто же знал, что этих Хуторских в России больше людей по фамилии Иванов? Но я тебя все-таки нашел.