Книга Обид Карак-Азум

После говорили, что этот гном пришёл из ущелья Звериных Черепов. Звали его Торвальд Бургас.

В левой руке незнакомца был лишь топор дровосека — ржавый, но заточен, насколько позволило никудышное человеческое железо. А в другой руке, усеянной уродливыми шрамами и ожогами, он волочил железный сундук по каменистому подножию гор Карак-Азум.

В каждой пяди этого дави был виден клан Восьми Пиков Карака. Высокий, крепкий, одетый в тяжёлую кольчугу, усыпанную засохшей кровью, хотя казалось, он к её весу был привыкший. Притом, что на лице у него была густая спутанная борода, длинный волос спадал до плеч; он так же был засаленный и не видел ванны множество дней.

Торвальд вошёл в деревню гномов, уверенно и молча. Никто ему не преградил путь. Никто из встреченных гномов не сказал ни слова. Ведь те, кто выходил из ветхих каменных лачуг, взглянуть на незнакомца, уступали ему как в силе духа, так и в мастерстве.

И Торвальд об этом знал.

Звон молотов в дали затих, на торговых прилавках и без того жутко тихо.

Мрачная деревня Кил-Азар, как и другие семь деревень подножия гор Карак-Азум, проживала свою жизнь в могильном унынии и бедности. Подобие шахт, что встретил Торвальд на пути, были страшным сном древних Долгобородов — гномов, что возвели стены "Вечного царства", и рунным молотом крошили черепа орков в Пустошах Зеленокожих.

Теперь, слава Империи гномов подобна этой деревне: слабая, бедная, ничтожная.

Торвальд остановился в центре деревни, напротив самой большой лачуги. Чем-то она напомнила дома древних зодчих. Все живущие в Кил-Азар столпились вокруг, не шептались, но смотрели на незнакомца с тревогой и опасением. Даже сейчас, когда гном обвел взглядом сбившихся в толпу оборванцев, он не увидел искры и желания молвить хоть слово.

Он опустил поднятую сторону сундука на землю, подняв тем самым в воздух облако пыли и крепче сжал топор:

— Неужели, — сказал Торвальд спокойно, но голос его прогремел среди тишины и эхом отозвался в горах. — Неужели никто в этой заднице не скажет мне слово?

Тишина. Гномы лишь переглянулись, а Торвальд хмыкнул и продолжал:

— Грунгни Великий! Разве нет среди вас дави, что преградил бы мне путь, а? Я вас спрашиваю, вы дерьмо грязных гроби! Неужели вы уронили свою честь, а нанесённая обида сейчас же не будет отомщена?!

Торвальду показалось, будто бороды мужчин затряслись от ворчания. Мнилось будто вот-вот кто-то из этого отребья возьмётся за молот и в справедливой ярости набросится на незнакомца, напоив эти выжженные солнцем земли кровавым мессивом из его мозгов.

Но Торвальду показалось.

С каждым словом глаза окружающих тускнели словно Лунный камень с рассветом. Женщины прижали к груди своих детей с тоской смотря на своих мужчин. Смотрели, как они подметают и без того пыльными бородами землю, чтобы скрыть от незнакомца свой стыд и позор. Один за другим эти дави склонили головы, как презренные животные перед хозяином. Перед ним.

"Они не достойны носить свои бороды", — подумал он горько и закрыл глаза. — "Это больше не камни, а призренная глина! О Великий Гримнир"…

Когда-то и он, Торвальд из Восьми пиков, жил в более благодатном краю. Он размахивал молотом среди скалистых предгорий Карака, прищуривая глаза от яркого солнечного света и брызг вонючей крови гоблинов и орков с начала времён именуемых его народом мерзкими "Гроби". Когда-то его народ был един. Плечом к плечу сражались они и единой лавиной железа катилась волна смерти со склонов, стремительно побеждая зеленокожих. Вместе они пировали у очагов, отмечая очередную кровавую победу, в то время как их дети дремали за неприступными стенами крепостей, повторяя во сне подвиги отцов.