Книга памяти: Екатеринбург репрессированный 1917 — сер. 1980-х гг. Т.1 - страница 32

стр.

Комплекс дискриминационных норм и правил, который накладывался на гражданина, позволяют Ш. Фицпатрик говорить о «лишенцах» как об определенной сословно-классовой группе181. По мнению Г. Алексопулос, правовой статус «лишенцев» напоминал «статус евреев и цыган в Третьем Рейхе, которые характеризовались как паразиты, воры и бездельники, были отстранены от должностей гражданской службы и вооруженных сил, подвергаясь жестокой дискриминации и экономическому разорению, были лишены социальных пособий, доступных только для граждан, и стали жертвами усиления полицейских репрессий»182.

Такие существенные ограничения заставляли человека стремиться к восстановлению в избирательных правах. Стимулом было не только избавление от морального прессинга, но и элементарные соображения выживания. Естественно, что с просьбой о восстановлении обращались те, кто имел шанс на восстановление (имел пятилетний стаж трудовой деятельности, мог доказать лояльность к советской власти, был членом профсоюза и т. д.). Как вариант, с заявлением о восстановлении в правах обращались граждане, которые считали, что лишены избирательных прав незаконно, поэтому требовали восстановления справедливости. Зачастую стимулом к восстановлению являлись потребности членов семьи, которые нуждались в трудоустройстве или планировали получать образование.

По своему духу постановление от 10 апреля 1930 г. было аналогично постановлению ЦК ВКП (б) от 14 марта 1930 г. «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении»183. Постановление от 10 апреля 1930 г. и последующие за ним уточнения и мероприятия властей носили характер кампании и были призваны исправить «искривления на местах», поддержать в народе миф об отеческой заботе государства о своих гражданах. Необходимо отметить, что юридически оформленные ограничения на процедуру лишения избирательных прав и сокращение перечня категорий граждан, подпадающих под ограничения, осуществлялись параллельно с процессом свертывания нэпа и, как следствие, сопровождались увеличением числа «неполноправных свободных», дискриминируемых в правовом отношении граждан. На наш взгляд, постановление от 10 апреля было вызвано еще и тем обстоятельством, что лишение избирательного права в начале 1930-х гг. уже не играло столь важной роли в арсенале борьбы с «классово чуждыми элементами». Государственная машина, выстроенная по авторитарному типу, уже набрала силу и была готова применить к «врагам народа» более радикальные меры. Гипотеза об обострении классовой борьбы в период строительства социализма нуждалась в фактическом подтверждении.

Как отмечает Г. Алексопулос, ежегодные данные о количестве людей, лишенных избирательных прав в РСФСР, остаются противоречивыми, но в пиковые годы политики советская государственная бюрократия зарегистрировала около четырех миллионов [выделено нами. – А. К.] бесправных людей184. По данным переписи 1926 года, население РСФСР составляло 92,8 млн человек.

При этом численный состав «лишенцев» напрямую отражал колебания государственной политики в отношении частного предпринимательства, со всеми его взлетами и падениями. «Начиная с 1930 года число лишенных гражданских прав стало сокращаться в регистрах местных органов государственной власти. Цифры на бесправных как процент избирателей, показал резкий рост в кампании 1926—1927 гг., незначительное увеличение с кампании 1928—1929 гг., а затем резкий спад с кампании 1930—1931 гг.»185.

Региональные особенности в процессе лишения избирательных прав нуждаются в дальнейшем исследовании. Г. Алексопулос обращает внимание на существенный разброс в процентах лишения по различным субъектам СССР и РСФСР. «Методы учета и отслеживания населения без прав едва ли представляют собой точную науку, а цифры о количестве изгоев часто варьируются в различных источниках. Тем не менее, можно видеть поразительную картину этнических анклавов, сообщающих о более высоких, чем в среднем, показателях численности их бесправного населения. В избирательной кампании 1926—27 и 1928—29 гг. РСФСР сообщала примерно о 3—4% сельских и 7—8% городских лишенцев от имеющих право голоса. По сравнению с этими цифрами, 13% голосующих […] было бесправными в Калмыцкой АССР в 1928—29, и Крымская АССР, указавшая 8,7% без прав в 1928—29. Московская область лишила избирательных прав 3—6% населения избирательного возраста в 1928—29 годах, в то время как Северная Осетия – 7,6%, Бурят-Монгольская АССР – 7,6% […] В городских районах Татарская АССР зарегистрировала 12% бесправных на выборах в советы в 1926—27 гг., а изгои Узбекской ССР в кампании 1928—29 гг. составили 13,7%. Кроме того, в конце 1920-х гг. исключение этнических групп не стало обычным явлением. Еще в 1924—25 гг., когда в РСФСР были лишены избирательных прав 1—3% населения, такие города, как Одесса и Житомир, лишились избирательных прав 9,9% и 11,3% соответственно»