Княгинины ловы - страница 17

И Улита ловко сбросила с себя рубаху, выставляя напоказ свое округлое мягкое тело. Рассеянный, неровный свет свечи делал ее юной и прекрасной. Неспешно, без стыда она подошла к Димитрию, задула свечу, соблазнительно наклоняя при этом вперед большие груди, и легла рядом.

- Не больно тебе будет, коли обниму? - тихо спросила она.

- Да уж медведица нынче обнимала, и то ничего, тебя-то сдюжу. Только обнимать я сам буду, - также тихо прошептал князь, сгребая под себя ночную гостью...

- Должно, думаешь, что я распутница окаянная? Вот так взяла да и пришла без стыда, - Улита печально откинулась на подушки, взгляд блуждал по потолку.

- Что ты, совсем я так не думаю, - заверил он, хотя на самом деле именно так и считал.

- Думаешь, ведь ни приласкал, ни поцеловал, сразу на меня залез, как на девку блудливую, - в голосе Улиты звучала обида.

- Не серчай, медведица поранила, так и сам медведем стал, - попытался оправдаться Димитрий.

- Полюбился ты мне сразу так, что и стыд, и честь вдовью потеряла. Сама не своя хожу уж два дня. Кабы жил ты здесь, рядом, по соседству, так ходила бы поглядывала да вздыхала. А так, увезет тебя завтра лодья в край Чернореченский, и не далеко, а не увидимся уж больше никогда, - Улита тяжело вздохнула.

Димитрий молчал.

- Знаю, слава обо мне дурная идет, - продолжала княгиня, - в том супружника моего брат Олег виноват. Как умер Юрий, так приехал он якобы утешить вдову да братанича [1], а сам начал ко мне приставать, бесстыдник. Я гридней мужа кликнула да путь ему показала [2]. А он ругался грязно да обещал меня на весь свет ославить, мол, это я распутница его соблазняла. И обещание свое сдержал. Остались мы с Ростиславушкой одни, без покровителей-защитников, каждый обидеть может. Княжество наше, сам видишь, крохотное, разоренное. Кругом леса да болота. Стала я гостей приглашать, добрых молодцев, Ростиславу старших товарищей, чтобы уму-разуму его поучили, братьями нареченными ему стали. Без друзей-то как одному? Стал тут Олег кричать, что я в постель к себе князей приваживаю. А спроси у любого из гостей моих, разве же было что? Так никто тебе ничего дурного про меня рассказать и не сможет. А коли у кого и были мысли на счет меня какие блудливые, так пыл их я сразу остужала. А польза от пиров и от ловов есть, сам знаешь, Всеволод вот хлеб пришлет. А придет Ростиславу время на сечу по зову великого князя идти, так, может, вспомнит кто гостеприимство наше и поможет дитятке моему в бою, прикроет щитом своим вместо брата.

Улита говорила разумно и убедительно.

- И епископ Дионисий меня оправдал, я ему как тебе вот все в грамотице поведала: и про Олега, и коварные помыслы его.

- Что же ты замуж снова не выйдешь, так и супружник тебя с сыном защитил бы, и слухи разом пресечь можно было бы?

- Горевала я по Юрию крепко, в монастырь хотела уйти и думать ни о ком другом не могла. Да как из мира уйти, а Ростиславушку одного оставить? Такие, как Найден, быстро его погубят. Материнская рука нужна... А сейчас и пошла бы замуж, отболело уж все, да где найти такого, как ты, - сильного, умного, доброго. Глянешь кругом, ан и нет больше таких. Завидую я подружье твоей, ох завидую. Был бы свободным, не выпустила бы из объятий своих, так и висела бы у тебя на шее, - и Улита нежно обняла растерянного Димитрия.

Он не знал, что и думать, теперь княгиня представлялась ему несчастной, обиженной судьбой женщиной, одинокой и любящей. Да ни кого-нибудь, а его - Димитрия. Сладкий яд похвалы медленно капал на истерзанную зверем грудь. Князю было стыдно за то, что он к Улите таких страстных чувств не испытывает. Нравится она ему, и водимую он хотел бы иметь, наверно, такую же, такую, но не ее... Хотя... нужны ли они, эти чувства? Вот лежит она рядом, такая теплая, податливая, протяни руку, да возьми. Чего ж еще надо? Добра от добра не ищут.

- А за грех, что сейчас с тобой совершила, я у Бога на коленях прощение вымаливать буду, - кротко шепнула Улита, склоняя голову ему на плече. Димитрий медленно погрузился в сон.

Когда на утро он проснулся, княгини уже не было. Как воин, привыкший спать в чистом поле с оружием в руках, Чернореченский князь обладал чутким сном, но толи раны и усталость дали о себе знать, толи Улита двигалась тихо, как кошка, но ее ухода он не заметил. О случившемся Димитрий решил никому из дружков не сказывать, чтобы не марать княгиню. И хотя он ее не звал, неотступное чувство непонятной вины преследовало князя, не за грех прелюбодеяния, а именно перед Улитой, как перед влюбленной в него бабой.