Княгинины ловы - страница 18
Прощание получилось сердечным. На пристань проводить гостей вышел почти весь город. Впереди стояли Ростислав с Гаврилой, чуть поодаль Улита, заозерские нарочитые [3] мужи и местное духовенство. Не хватало только Найдена, чему Димитрий был только рад. Гаврила долго расхваливал удаль Чернореченского князя на ловах, вспоминал добрую охоту и приглашал осенью непременно вновь испытать ловчую удачу теперь с соколами на цапель. Ростислав обнял Димитрия за шею:
- Кабы не ты, уж и страшно думать, что бы было. Возьми одного из медвежат в подарок.
- Что ты, зачем он мне, сам играйся, - засмеялся Димитрий, ласково потрепав мальчонку по плечу.
Ростислав встал на цыпочки, показывая Чернореченскому князю, чтобы нагнулся и, краснея, зашептал Димитрию на ухо:
- Женись на моей матери, видишь, какая она у меня красивая, вместо отца мне будешь.
Димитрий растерянно глянул на княгиню, она скромно стояла в стороне, опустив глаза. За все время Улита ни разу не посмотрела открыто на Чернореченского князя и старалась близко к нему не подходить.
- Что ты, Ростислав, я того сделать не могу. У меня ведь подружья есть.
- Так что ж, - упрямо выпалил мальчишка, - мамка-то моя лучше, отошли свою подружью к отцу - злодею, так им поделом будет.
- Мал ты еще про такое сказывать, свою сначала заведи, - отрезал Димитрий, но потом, чтобы смягчить отказ, миролюбиво добавил, - а мать у тебя действительно хороша, береги ее.
Ростислав вздохнул.
Когда ладьи отчалили, провожающие дружно замахали руками да шапками. На надвратной церкви ударили в колокольцы. Гребцы налегли на весла, берег стал быстро удаляться, а Димитрий все вглядывался в светлое пятно на пристани: то медленно растворялась в утренней дымке Улита.
1. Братаничь - племянник.
2. Показать путь - выгнать.
3. Нарочитые - знатные.
V. «Бысть болезнь тяжка».
К заставе в устье Чернавы причалили к полудню. Решили отобедать. Местный воевода суетливо забегал вокруг князя, приглашая в терем.
- Студено у вас как, - кутаясь в полушубок, повел плечами Димитрий. Он устало упал на лавку.
Воевода крикнул челяди, чтоб жарче растопили.
- Что ты, князь? - изменился в лице Первак. - В горнице и так дышать нечем.
- А мне как-то зябко, и в сон клонит.
Первак потрогал рукой лоб Димитрия и стал еще мрачнее:
- У тебя жар, на лбу хоть яишню жарь.
Пахомий обратился к воеводе:Расхворался наш князь. Вели, чтоб еду с собой собрали, некогда рассиживаться, надобно его быстрей домой везти. Да кожух [1] большой достань: больного дорогой накрыть.
Плыли всю ночь, почти на ощупь, подсвечивая речной путь чадящими трутами. И только к утру причалили к Чернореч-граду. Димитрий был уже совсем плох, его трясло в лихорадке, веки с трудом открывались. Он чувствовал, что скоро начнет терять сознание, мысли путались. Первак без конца поил его, насильно заставляя открывать рот:
- Жар воду из тебя тянет, а с водою силы приходят, надо пить.
На пристани послали за телегой. Вокруг Димитрия поднялась какая-то суета, но он уже не понимал, кто с ним рядом, где он, куда его несут. Мрак сгустился, скрывая от князя происходящее. «За грехи-то мне, - вдруг четко всплыло в голове, разрывая туман беспамятства, - видать, прелюбодеем помру».
Анна, увидев состояние сына, окаменела, холод побежал по ее спине, а сердце бешено заколотилось. С минуту она стояла как неживая, сразу постарев лет на десять. Потом, как будто резко проснувшись, начала отдавать команды: натопить баню, позвать духовника Олимпия, старушек-травниц, кликнуть черниц, чтоб молились над князем. Все пришло в движение. Анна сдаваться не собиралась. С Пахомием они стащили с Димитрия рубаху.
- Это что? - указала она на повязку. Пахомий с Перваком, перебивая друг друга, начали рассказывать про ловы.
- Нож, живо! - скомандовала княгиня, быстро разрезала заозерскую холстину. - Раны воспалились, промыть дайте!
В горнице толпилось уже много народа: бабки-ведуньи совали княгине какие-то горшки с растираньями и отварами. Олимпий, стоя в красном углу с черницами, не отрываясь от икон, упорно молился о здравии. В другое время он бы никогда не вошел в одну горницу с ведуньями да не постеснялся бы отчитать за таких гостей и саму княгиню, но теперь, не обращая на бабок никакого внимания, он жарко взывал к Богу. Димитрия старец по-отечески любил да и понимал: для края смерть бездетного князя не предвещала ничего хорошего.