Князь мира - страница 36
Не к добру только Мишутке всегда сон этот снился, непременно кто-нибудь в этот день поколотит или словом обидит, видно по всему, что бог - поп Федот - Мишутку не любит и попадья его тоже, стали бы разве так над Мишуткой казниться, и Нил, может, бил бы потише!
Но на этот раз обернулось все по-другому…
Повалился Мишутка в осоку и долго еще различал Нилову чуню, на которую насели зеленые бесенята с длинными хвостами, чуня оттопырила нос и заковыляла в сторону от заводины, где пролегала дорога.
На дороге стоял человек с большой сумой за плечами и с посохом, повыше будет, чем у попа Федота.
- Доброго добра, добрый челэк, - слышит Мишутка тихий голосок, - где тут на Чертухино выйти?..
- А ты кто такой будешь? - насунулся Нил на старичка с кулаками.
- Да ты, добрый челэк, кулачком не маши: кулак не кадило!
Но у Нила уже заходила рука, не в добрый час подсунулся тут старичок, взметнулся над ним огромный Нилов кулак, но не успел Мишутка сморгнуть, как в ответ просвистел над кудлами Нила набалдашником посох, запрыгали вокруг Нила бесенята, обвивая Ниловы ноги зелеными хвостами, нависли ему на руки и облепили всего с головы, машет Нил длинными руками, откидывая их от себя, но крепче веревок хвосты, путаются у него ноги и не подымаются руки, а посох снова над головой, и слышно, как под ним хряпает Нилова кость на затылке, ломаясь в куски…
Мишутка прижался в страхе за кочку и крепко зажмурил глаза.
*****
Должно быть, пролежал он так немалое время, возле кочки тепло, кто его теперь в осоке увидит?
Потом подошел будто Порфирий Прокофьич, и не в золотом он ораре, а в каком-то чудном балахоне, погладил Мишутку по голове и взял за руку, приподымая с земли:
- Ишь ведь, как он тебя, ирод, взбутычил!
Боль по всему телу потекла от синяков, в голове у Мишутки еще пуще затуманило, предметы переставлялись с места на место, как живые, как всегда бывает, когда в забытьи приходит настоящий сон к человеку, и вот уж опять видит Мишутка царские двери, и Порфирий Прокофьич держит его по-прежнему крепко за ручку, закрывая другой рукой толстую книгу:
- Пойдем, Мишутка: рази ее когда дочитаешь?..
Раскрьыись тут настежь царские двери, и Мишутка рядышком с Порфирием Прокофьичем прошел по половой дорожке, которую выткала Секлетинья из разноцветных тряпок в поминовение мужа, вела она от паперти к алтарю в чертухинской церкви, мужики ее, чтобы не марать, обходили.
Растянулась эта дорожка, кажется Мишутке, на многие версты, долго шли они по ней с Порфирием Прокофьичем и только минули царские двери, теперь похожие больше на сельские ворота на выгоне, сразу попали, но только не в рай, а на ту самую тропку, на которой Мишутка всегда стерег стадо, когда оно разбредалось по лесу: по бокам тут много малины и поглубже сине от пьяники и гонобобля.
- Вот тебе и рай божий! - говорит Порфирий Прокофьич. - Хорошо, малец, что бог создал лес и пустыню!
Знает Мишутка в этом раю каждый кустик, о колючий игольник все лапости ободрал без обутки, пальцы об осоку обшарпал, до самых коленок зудливые цыпки сидят, а все же вот если прищуриться да поглядеть вокруг в кулачок, то словно на все через синее стеклышко смотришь, и в лесу как-то все по-другому…
Скачут белки с елки на елку и не боятся Мишутки, задрали на самые уши пушистые хвосты и грызут клейкие шишки, лущат редкое лакомство в нашем лесу - правский орех, а только моргни - и нет ничего, одни лохмоты от зари на деревьях, похожие на огненные хвосты с белым подпалом.
А там вот… подальше в лесу, там темь ходит, и в чаще прячутся волки, то ли там роса горит за кустами, то ли и в самом деле волчьи глаза…
- Дядя Порфир, вроде как волки!
А огоньки все яснее разгораются в чаще, натыканы они в кустах как красные ягодки, и если уставиться в темноту, то видно хорошо, как важно вышагивают парами волки, поджавши под задние ноги хвосты, языки вывесили на стороны, и с них капают голодные слюни, и то ли это сыплется к ним на волчью тропу из беличьих лапок золотистая шелуха от очищенных шишек, то ли и в самом деле висит над головою большое кадило, роняя меж веток меркотный, разбитый на пятнышки свет…